— Прошу простить нерадивую уборщицу, господин главный редактор, но сегодня ваш кабинет останется неприбранным. И виноваты в этом вы сами: трудились в нем дольше обычного!
Она поднялась из кресла, подошла к Зорину и плавно забросила руки ему на шею. Прижалась и шепнула в самое ухо:
— И знаешь что, мой поработитель? Не будем исключать, что я тебя сегодня обманула…
— Когда? — растерялся Зорин.
— Когда сказала, что не люблю тебя!
Глава двенадцатая
Сатанист
Как всегда в первое воскресенье месяца, сегодня они играли в футбол под крышей Зимнего стадиона: сборная Дома Прессы «Стальные перья» — против сборной питерских театров «Лицедеи». Команду журналистов возглавлял Зорин. Нынче игра у него не клеилась. То ли был не в форме, то ли просто день такой выпал: День Большой Непрухи. Да еще этот новенький — бородач из команды «Лицедеев». Прилепился к Зорину и блокирует на каждом шагу, прямо повязал по рукам и ногам, чмошник несчастный. Капитан «Стальных перьев» исходил тихой яростью: так бы и дернул этого козлодоя за бородку его пижонскую!
На последних минутах матча Зорин опять захватил мяч. Чтобы оторваться от навязчивого Козлодоя, сделал резкий рывок — и рухнул, пронзенный острой болью в ступне. Связка на левом голеностопе оказалась основательно растянута. Ну все одно к одному! Побелев лицом, Зорин скрипел зубами — не столько от боли, сколько от обиды.
…Когда он, хромая, проковылял из дверей стадиона на вечереющую площадь, чей-то веселый голос сбоку окликнул:
— Господин Зорин!
Зорин повел головой и увидел «своего» Козлодоя. Светлая замшевая куртка, бежевые брюки, ненавязчивый запах французского парфюма, на шее под канареечной рубашкой повязан кокетливый шелковый шарфик. Плейбой, самовлюбленный пижон, элегантный баловень судьбы!
Он шагнул к Зорину, улыбнулся:
— Денис Викторович, куда же вы? Я ведь специально здесь топчусь: вас поджидаю.
— Меня? — поднял Зорин брови. — Зачем же?
— Да вот — хочу повиниться, что сегодня на поле брани опекал вас со всем возможным тщанием, — совсем не повинно рассмеялся собеседник. — Рискуя показаться излишне навязчивым! Такой вот кафешантан…
И посерьезнел:
— Как нога? Не очень?
Зорин стоически пожал плечами: терпимо!
— Позвольте хотя бы отчасти смягчить ваши телесные страдания: подбросить до дому на моем «Ситроене»! — несколько театрально объявил навязчивый комильфо.
«Что такое? Этот чмошник и после матча не собирается от меня отцепляться? — с раздражением подумал предводитель «Стальных перьев». — А впрочем…»
Если честно, то козлодоевское предложение пришлось как нельзя кстати. Славик-сканворд сегодня получил «увольнительную на берег» и прожигал свою молодую жизнь вдали от поверженного шефа.
— Ну, если это вас не очень затруднит… — принял Зорин протянутую руку помощи.
— Кстати! Позвольте представиться! — спохватился плейбой. — Шереметев Фабиан Адрианович.
— В каком же театре играете, Фабиан Адрианович? — поинтересовался Зорин.
— Грешен! — с показным раскаянием склонил смиренную главу Козлодой-Фабиан. — Грешен, но каюсь чистосердечно и взываю к вашему великодушию! Самозванцем и авантюристом обрел я сегодня достойные цвета команды актеров, сам будучи далек и от подмостков, и, равно, от кулис!
Козлодой вздохнул и отрекомендовался:
— Профессор Санкт-Петербургского государственного университета, заведующий кафедрой небесной механики. Друзья-артисты позвали — и не нашел в себе сил ответить отказом.
— Небесная механика? — подивился Зорин. — Странноватое сочетание! Это как же? Разбираете пружинки в той игрушке, что гоняет нас по звездному зодиаку?
— Ну, игрушка-то гоняет и нас, и солнце, и сам зодиак, и всякие прочие Е-, S- и Ir-галактики, — поправил его Козлодой. И вдруг, дурашливо выпучив глаза, зачастил шутовским речитативом. — Велико поле колыбанское, много на нем скота астраханского, один пастух, как ягодка!
Но сбросил шутовскую маску столь же внезапно, как и надел. И снова предстал профессором и комильфо:
— А у небесной механики задача поскромней: нам бы разобраться внутри родимой Солнечной системы! Дальний космос — штука, конечно, волнующая кровь. Но поверьте, Денис Викторович: нам, небесным механикам, тоже забот хватает! Задача трех тел, составление эфемерид, давление излучения и прочий кафешантан. Впрочем, кажется, я увлекаю вас в не очень-то проходимые дебри.
И неожиданно прибавил:
— Увлек, как девушку — в кусты! Хе-хе-хе! — рассыпался мелким бесом этот благовоспитанный сноб, в секунду обернувшийся похабником и скоморохом.
Зорин в ответ глуповато хихикнул и захлопал глазами: он не знал, как реагировать на такие прибабахи. Между тем составитель неведомых Зорину эфемерид уже подвел хромающего центрфорварда к изящной иномарке, распахнул дверцу:
— Прошу покорнейше располагаться!
Ерника и шута снова сменил записной петербургский аристократ.
В салоне было уютно, пахло хорошим мужским одеколоном. Профессор включил зажигание и неожиданно предложил:
— А знаете, есть идея! Не закатиться ли нам в одну вполне презентабельную ресторацию? Натешимся роскошью человеческого общения и разопьем бутылочку «Брюта» — за скорейшее поправление вашей поврежденной конечности. Должен же я искупить свою вину!
Идея пришлась Зорину по душе. Очень уж не хотелось возвращаться в пустую, гулкую, как пещера, квартиру, в которой прописались одиночество и тоска.
Вот уже два месяца, как господин главный редактор вел холостяцкую жизнь. Лиля (при его горячем содействии) перебралась «на время» в Принстон — поближе к любимой доченьке Ленусе. (Разумеется, с собой она прихватила и ненаглядного красавца Беню.) Все Зоринские контакты с женой и дочкой отныне сводились к однообразному бартеру. Любящий муж и отец единожды в месяц перечислял на Лилин счет приличную сумму, а трепетная подруга жизни еженедельно отсылала ему письма, раздражавшие Зорина тупым самодовольством. В каждый конверт непременно вкладывалась очередная порция цветных фотографий: Лиля с Беней перед Белым домом, Лиля и Беня возле Библиотеки Конгресса; Лиля, Беня и статуя Свободы; Лиля, Беня и Ниагарский водопад…
Дочь Алена и вовсе превратилась в абстрактный персонаж, который время от времени приписывал к Лилиному посланию пару торопливых строчек: «Hello, dear папочка! Как дела? У меня все o'key. Целую, Алена. Bye-bye!».
— Ну, o'key — значит o'key! — бормотал сквозь зубы dear папочка, отправляя письмо в помойное ведро.
И вот теперь предложение Фабиана относительно «презентабельной ресторации» показалось соломенному вдовцу вполне заманчивым. Впрочем, для видимости Зорин слегка посопротивлялся:
