— А Пеночкин и Дубинин свой досуг проводили в моргах, — присовокупил Администратор. — Их привлекала процедура расчленения трупов. В морг санитары их впускали без проблем: бутылка — и пожалуйте на «сеанс», гости дорогие!
На экране по-прежнему вещал любитель кладбищенских экспедиций:
— Черепа я варил на кухне в железном ведре, потом полировал и продавал черным магам за тысячу баксов. А что оставалось от тел, выбрасывал собакам на помойку. В определенных кругах меня уже знали, часто обращались за помощью. Кто заказывал черепа, кто — свежую кровь…
— А кровь зачем? — уточняет судья. — Для донорских целей?
— Да какие там доноры! — машет рукой Савостюк. — Это все богатенькие Буратины: платят офигенные бабки, чтобы омыться человечьей кровью. Помолодеть хотят!..
Когда сюжет с вурдалаками досмотрели до конца, Администратор резюмировал:
— Суд, по нашим прикидкам, продлится еще не менее полугода. Тем более что адвокаты требуют повторной экспертизы на предмет вменяемости подсудимых. Главное — этот процесс уже наделал много шума, телевидение и газеты трещат о нем взахлеб. Что нам и требуется!
Докладчик значительно оглядел присутствующих:
— Вот тут-то, батеньки мои, на арену вступает «Утренняя звезда». Этим кукишам марципановым приговор вынесем мы, а никакой не судья. Вынесем и приведем в исполнение! Вопросы есть?
— Ражрешите, гражданин Админиштратор? — проквакал ласковый голосочек Пифагора.
Откуда-то из кармана Гном извлек второй блокнотик — еще более засаленный, чем первый, — и начал деловито его перелистывать. Наконец нашел искомое:
— Вот! Я тут на вщякий шлучай пуштил в ражработку одного такого же шволоча. И, как положено, жадокументировал. Пожвольте жачитать!
Дождавшись разрешающего кивка, Пиф-Паф откашлялся и начал «жачитывать»:
— Гражданин Шуровцев Роман Игнатьевич, 27 лет. На минувшее рождештво прибыл иж Мошквы в Кажань и вштупил в контакт ш щебе подобными шубъектами. В период ш 6 по 8 января жгли ритуальный огонь, ошкверняли хриштианшкие иконы, читали дьявольшкие молитвы. И иждевалищь над девятнадцатилетней гражданкой Хариной Людмилой Антоновной, которую похитили на трамвайной оштановке. Гражданку Харину укажанные граждане нащиловали, ижбивали, режали ей конечношти, а кровью окропляли штены, церковные рашпятия и иные предметы поповшкого культа. 9 января выброщили ее в шугроб: думали — мертвая. А потерпевшая очухалащь и дала покажания. Шледштвенные органы вожбудили уголовное дело, арештовали гражданина Шуровцева в Мошкве. При этом удалощь выяшнить шледующее…
Пифагор сделал паузу, оглядел всех орлиным взором и продолжил:
— Гражданин Шуровцев являетщя верховным ера… ерафантом ариошофшкой органижации «Жаветы Нави»…
— Кем является? — переспросил Администратор. — Иерофантом, что ли?
— Вот-вот! — согласно закивал головкой Пиф-Пафыч. — Ерафантом!
И тут же сам полюбопытствовал:
— Гражданин Админиштратор, дожвольте вопрош! А что жначит — ариошофшкое?
— Значит — изучающее арийцев, — пояснил председательствующий. — Итак, что далее, батенька мой?
— Далее удалощь уштановить, что гражданин Шуровцев окажалщя еще и лидером «Рушшкого национального легиона».
Для несведущих Пиф-Паф пояснил:
— Это которые нощят шваштику и орут, что Рошщия — для рушшких.
И резюмировал:
— Щейчаш этот ерафант Шуровцев ожидает шуда. Такая вот дишпожиция. Может, нам и этого ерафанта тоже в рашпыл пуштить?
Администратор задумался, побарабанил по столешнице пальцами. Наконец качнул головой:
— Не надо его в распыл! Этот Суровцев, батеньки мои, может оказаться для «Звезды» вполне полезным человечком. Да и Легион его, глядишь, приходится! А посему вы, Пифагор Пафнутьевич, поспособствуйте, чтобы дело это прикрыли. За недоказанностью или еще как. А потом тащите своего ариософа ко мне. Вручим ему тринадцатый номерок — и пускай ваш «ерафант» служит нашему делу!
Генеральный директор «Антея» хлопнул кулачищем по столу:
— Итак! Еще вопросы, замечания, уточнения есть? Нет? Тогда приступаем! Дьявол в помощь!
Глава двадцать девятая
Литера на убийство
Зорин сидел сам не свой. Больше всего ему хотелось прибить эту мразь, этого наглого чмошника, посягнувшего на финансовое благополучие господина главного редактора.
Вообще-то Зорин не принимал посетителей, но этот настырный паразит все-таки пробился на личный прием. И поведал такое, от чего свет в редакторских очах едва не померк.
Гость представился как Глеб Бахметьев, дизайнер холдинга «Дайана Энтерпрайз». Зорин напрягся: это же та самая фирма, акции которой он так удачно прикупил! И таким солидным пакетом!
Об Энтерпрайзе и пошла речь.
Стараясь говорить спокойно, Бахметьев выкладывал свою историю, и на него все больше наваливались воспоминания…
* * *
…Уже второй час Глеб Бахметьев сидел в мастерской, намертво впившись пальцами в теплый стакан. И казалось ему — это не водка плещется в граненом стекле, а легкие волны набегают на песок. А там, где они останавливают свой бег, у самого уреза воды лежит Эдик Заславский, скорчившийся голышом на холодном песке.
Второй час, как Глеб вернулся с проклятого Голубого озера, куда его срочно вывезли на опознание. Следователь со злым и мелким лицом сразу же пояснил: все, в общем-то, очевидно.
Очевидным для следователя было, что Эдик учинил пикничок с двумя девицами развеселого поведения, употребил с ними три бутылки коньяка и спьяну полез в воду.
— Ну а после такой дозы не штука — утопнуть и в луже! — заключил виртуоз дедуктивного метода.
И вот после опознания, возвратясь в город, Глеб закатился в старую свою мастерскую, куда не заглядывал уже полтора года. С прожженной сигаретами клеенки смахнул слежавшуюся пыль, шлепнул в центр стола прихваченную по дороге «белоголовку», достал с полки стакан…
Глеб знал две вещи, о которых не ведал следователь, а именно: что Эдик уже несколько лет абсолютно не интересовался женщинами и что по причине зверской аллергии Заславский не мог влить в себя ни капли коньяка.
Даже теперь, будучи уже мертвым, Эдик не желал уходить из его жизни. Он словно бы сидел тут же, за Глебовым столом. Вот так же сидел он в этом продавленном кресле позапрошлой зимой и то уговаривал, то злился:
— Да хрен ли ты, Бахметий, вцепился в свой мольберт? Выставку персональную готовишь? Так ты ее лет пять уже открыть собираешься. Не надоело самому-то себе врать? Плюнь ты на эту свою живопись, пока она тебя до Кондратия не довела! Давай я тебя в нашу фирму пристрою. Фирмочка — ничего себе: крепко на ногах стоит, да еще и приплясывает!
Сколько уж раз выслушивал Глеб Эдикины заклинания? А тут вдруг взял да и согласился. И зарок себе дал: отныне в мастерскую — ни ногой!
