— Не уберег, — покаянно молвил Душило и повесил голову.
— Мда, — задумался Святослав. — Топать ногами мой брат умеет. Чего-чего, а этого у него не отнимешь. — Он повеселел. — Так ты оставайся у меня, храбр. Дел в Чернигове много, и для тебя сыщется.
— Благодарствую, князь, на добром слове. — Душило приложил ладонь к сердцу. — Только не один я. Со мной тут еще…
— Сколько б вас ни было, беру всех, — поспешил заверить Святослав. — Если все так обильны ростом и силой, как ты, мне и прочая дружина не понадобится. — Он огляделся по сторонам и засмеялся. — Шутка, мужи бояре.
— Так я говорю, со мной тут поп еще, — невозмутимо закончил Душило.
— Поп? Какой поп? — улыбка сползла с лица князя. — Зачем мне поп? У меня своих довольно. Еще и много будет.
Душило кивнул.
— Ага. Ну, прощай, князь. Опять же благодарствую, что выслушал, не прогнал.
Он развернулся и зашагал прочь.
— Стой, храбр! — всполошился Святослав. — Эй, не выпускайте его!
— Без моего Лихого Упыря я у тебя, князь, не останусь, — коротко объяснил Душило. Путь ему преградили сразу пятеро безоружных дружинников, небыстро и некрепко вставших на ноги.
Святослав обдумал его слова.
— А Лихой Упырь — это кто?
— Я же говорю — поп.
Дружина начала помалу вновь гомонить. Имя попа и тут подействовало волшебным образом, вызвав у всех радость.
— Да? — удивился князь. — Ну пускай остается. И ты тоже. Эй, мужи бояре! Дайте место моему новому дружиннику. Да поближе ко мне. Налейте ему самого лучшего меду.
Храбр шагнул к скамье. Бояре, и во хмелю не забывшие свою честь, скроили недовольные мины. Однако потеснились.
— А где ж твой поп? — проявил любопытство Святослав. — Хочу посмотреть на того, кто носит такое имя.
— Пошел погулять по твоему граду, князь. — Душило отпил меду и остался доволен. — Теперь его и не дозовешься.
Он отломил от туши вепря ногу. Княжьи мужи, забрызганные жиром, отодвинулись еще дальше.
— Ну а каков он из себя? — допытывался Святослав. — Страшен? Зверообразен? Буен? Не натворит ли дел в городе?
Душило подумал, как лучше ответить, с хрустом разгрызая вепревину.
— Ну, в общем, он как я. Тихий. Добрый.
От хохота дружины сотряслись столы вместе с яствами.
Князь утер выползшую от смеха слезу, повернулся к Яню Вышатичу:
— А что, воевода, возьмешь в полюдье тихих молодцев — Душила и Упыря?
— Возьму, князь, — ухмыляясь, ответил старый боярин и потянул руку за утиральником, — авось да сгодится в походе их доброе смирение. Священник же весьма кстати будет в дружине.
— И тебе благодарствую, воевода… — отмолвил храбр, глядя за спину боярину.
Отрок, подавший воеводе утиральник, низко нагнул голову и повернулся боком. Затем полез под стол, потеряв там что-то.
— …коли не шутишь, — договорил Душило.
Он вдруг чему-то обрадовался, налил полную чашу меда и, подняв ее высоко, грянул:
— Князю слава, дружине — честь!
…Зажав ногу воеводы меж колен, сенной холоп стаскивал узкий сапог. На полу стояла бадья, куда другой холоп лил нагретую воду. На полице потрескивал светец, разгоняя сумерки. Боярин, чуть живой после двухдневного пира, полулежал на скамье, выложенной мягкими меховыми покровами. Вошла Марья с корчажцем в руках. Откупорив сосуд, она влила его содержимое в воду. По истобке разнесся запах мяты.
— Ступайте, — сказала она холопам. — Сама управлюсь.
Марья придвинула бадью к ногам воеводы, опустилась на пол и стала разматывать белые полотняные чулки. Заткнув обмотки себе за пояс, она закатала мужнины портницы до колен. Боярин осторожно опустил ноги в парящую воду.
— Утомился?
Марья обняла колени мужа, припав к ним щекой.
— Утомился, Марьюшка.
— Скоро ль в поход? — спросила она, и без того зная ответ.
— Через одну луну.
Боярин, любуясь женой, пропускал сквозь пальцы ее звенящие височные подвески с игравшими на свету каменьями.
— Буду ждать, — взгрустнула она.
— Ну иди, — легко подтолкнул ее муж. — Кликни Несду, если не спит еще. Умаялся поди тоже.
Отрок тотчас отозвался на голос боярыни в сенях. Появившись в истобке, он подавил кулаком отчаянную зевоту.
— Мне взять книгу?
— Не нужно. У тебя глаза слипаются, да и я стану пропускать мимо ушей. Ты слышал, что осенью я иду на сбор дани в северные грады? Так вот, тебя беру с собой. Походная выучка тебе пригодится. Ведь твой отец хотел, чтобы ты стал дружинником?
— Но я же… — пролепетал Несда.
— Я не даю тебе в руки оружие, — остановил его воевода. — Думаю, оно тебе ни к чему. Но ты должен узнать Русь. Как и чем она живет. Каковы ее земли, грады и люди. Ты не будешь холопствовать всю жизнь. Я первый не позволю тебе этого. Ты книжник. А книжник должен знать многое. И не только из книг… Ты что-то хочешь спросить?
Несда смущенно потупился.
— Это правда… те слова твои, боярин… про сына?
— Что ты мне как сын?
Воевода пошевелил ногами в бадье.
— Если б я отдал тебя князю, — сказал он после короткого молчания, — ты бы развратился на его дворе… Теперь ступай спать. Завтра сходи к стригалю, пускай обрежет тебе лишние космы.
Поклонившись, Несда побрел в сенную челядню. Зевоту как рукой сняло. «Какой же я книжник?» — недоумевал он, почесывая в нестриженых волосах, лезших на глаза. О книжниках он думал всегда так: они святые люди. Божьи избранники, которым Господь вручает котомку с семенами Слова. Они засеивают мир хлебом мудрости. Они создают книги!
Янь Вышатич добрый боярин и многоопытный воевода. Но тут у него, верно, вышла промашка.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КНИЖНИК
1
Плавание было совсем не похоже на прошлогоднее, новгородское. Тогда по Днепру сновали в обе стороны большие и малые лодьи, струги, однодеревки, варяжские торговые шнеки. На Десне такого оживления не бывает. По ней, почитай, и плавает лишь дружина черниговского князя. Из Киева либо Переяславля путь в Ростовскую землю лежит по тому же Днепру. Там удобней — всего один волок до Вазузы, притока Волги. Из Десны же волоком лодьи тащить дважды. К тому же дорога небезопасна. Хоть и по воде, все равно через землю вятичей.
Вятичи слывут самым диким и непокорным племенем из тех, что говорят на славянской молви. Великий каган Владимир ходил на них войной два раза. Как будто усмирил, поставил в их земле, по берегам рек грады. С тех пор вятичи исправно дают дань Киеву. Но жить в ладу с Русью по сию пору не хотят. Прямоезжих путников обдирают до нитки и убивают. Могут и в жертву принести. Купцам сюда дороги вовсе нет. Только с большой дружиной пройдешь. Как княжич Мономах. Несде вспомнился жаркий шепот юного князя: «Отовсюду в тебя стрелы и сулицы метят, а ты их не видишь». Верно, ничего не видно по берегам реки. Да только воевода строго-настрого велит кметям смотреть в оба и не снимать тетиву с луков. Что-то еще говорил тогда княжич, от чего дух захватывало. Про леса дремучие и суровый людской дух, закаленный морозами. Про новый стольный град в далекой Ростовской земле. Про здешнее язычество… Искоренишь его в этих лесах, как же, горько подумал Несда. Здесь и двенадцати апостолов не хватило бы. В дебрях и болотах идольское наваждение крепче сидит, чем в полях. Тут всякой нечисти раздолье для пряток и хитрых игр с человеком.
