– Запылилась по дороге, что ли, – промямлил он, не ведая, как объяснить перемену цвета солью.
– Ослеп, дурень, или обвести меня захотел?! – запылал Святополк. – Говори, куда монастырскую соль подевал!
– Да она это, – струхнул дружинник и попятился. – Отроки подтвердят. Что у чернеца взяли, то и привезли. У холопов спроси, князь, они соль грузили.
Отроки, заслышав замятню у обоза, собрались вокруг поглазеть. Кто ездил в монастырь засвидетельствовали правдивость десятника. Холопы опрокинули на телегу бочку – в ней оказался тот же прах.
– Ты куда смотрел, огузок? – сердито подступил к десятнику боярин Славята Нежатич, взяв за грудки. – Чернец тебе труху вместо соли подсунул, а ты и рад для князя стараться!
Крепкой оплеухой он свалил кметя в грязь под ногами.
– А ну поди сюда, – велел Святополк десятнику, когда тот поднялся. – Если это, по-твоему, соль – пробуй.
Кметь приблизился, с осторожностью взять щепоть серой трухи. Понюхав, лизнул. Тотчас стал яростно плеваться.
– Не соль? – съехидствовал князь.
– Да какая… Пепел! Тьфу…
– Чернец кметям очи отвел, князь! – взбурлили бояре. – Настоящую соль припрятал. Расследовать надо это дело.
– Заклятье на соль наложено, – предположил тиун, вертевшийся вокруг телег. – Подожди, князь, несколько дней, может, расточится заклятье и соль сделается солью.
Святополк согласился подождать, горя желанием разузнать все доподлинно. Ведь и волхвы умеют ворожить, но ни от кого из них князь никогда не видел, чтобы соль на глазах обращалась в пепел.
Ждали три дня, и в третий день прах не сделался солью. Между тем по городу расползалась глумливая молва, что князь награбил в монастыре целый обоз пепла и теперь не знает, как с добром поступить. Смеялись над князем на торгах и на улицах, в церквах и в домах, в боярских усадьбах, житьих хоромах и в посадских избах.
Не стерпев сраму, Святополк Изяславич приказал ночью тайно опростать телеги подалее от своего двора. Холопы исполнили, а наутро в городе уже знали: с ведрами, с корчагами, с мешками торопились к Ручаю, где свалено было награбленное достояние. Градские весело и быстро вычерпали рукотворную гору соли, оставив лишь следы на земле. По этим следам отправленные ради невероятных слухов княжьи люди и дознались, что пепел вновь стал солью.
Услышав про чудо, князь ослабел ногами и едва не сел на пол мимо скамьи. Его поддержали.
– Как сие могло сотвориться? – бледный, спросил Святополк думных мужей, собранных в большем, чем три дня назад, числе. – Нынче я у всей киевской черни притча на языках. Позорище! – укорял он бояр.
– Сотворилось это, князь, оттого, верно, – высказался один, – что чернец Прохор своей молитвой делал соль из пепла.
– Да как возможно! – не поверил Святополк в один голос с другими.
– Не знаю, как возможно, только это не первое чудо. Лебедник за то прозван так, что прежде соли из пепла делал из лебеды хлеб и кормил им множество народа в голодные лета. Сказывали, будто хлеб тот бывал сладок лишь когда взят с благословением, а когда тайком схищен, то от полынной горечи во рту нельзя было есть его. То же и с солью, думаю, князь.
– Сам хочу испытать это чудо, – по размышлении сказал Святополк.
Следующим утром в ворота Печерской обители постучались трое простолюдинов. Привратник, впустив пришельцев, долго и с беспокойством таращился им вслед – слишком разбойной поблазнилась ему наружность богомольцев. На глаза у всех троих были низко надвинуты клобуки, а у одного снизу черной тряпицей отхвачено еще пол-лица и очи бегают, высматривая, как мыши по пустому амбару. У других двоих к тому же угадывались под длинными вотолами мечи.
К облегчению вратарника, ничего непотребного в обители эта троица не сотворила. Стукнув в келью Прохора Лебедника, они попросили соли. Недолгое время спустя смиренный чернец вынес им в лохани несколько горстей. Ссыпав в подставленный мешок, присовокупил на словах:
– Покоряйтесь власти княжеской, братья. Не распаляйте в своих душах огня адского на князя, не взращивайте в сердцах мятежное семя.
– А кто тебе, отец, сказал, что мы не чтим князя? – грубо спросил один из просителей.
– Сорока наболтала, – будто легкомысленно ответил чернец. – Ступайте, люди добрые, и не творите лиха. Памятуйте: не напрасно властителю дан меч, ибо он отмститель в наказание тем, кто делает зло.
– Всем так говоришь, отче? – удивленно осведомился тот из пришельцев, у которого лицо было замотано тряпкой.
– Всем.
– А если властитель сам делает зло, как наш князь, и тогда повиноваться? – развязно спросил он же.
– И тогда покоряйтесь. Немилостивый властелин дается Богом за злые и непотребные дела людей, за грехи всей земли. – Подумав, пристально глядя на пришельцев, монах прибавил: – Однако и властитель тот не избегнет суда Божия. Суд будет без милости к тому, кто сам не творит милости.
Двое из просителей придвинулись к чернецу с явной угрозой. Но третий, замотанный, рванул их обеими руками, увлекая за собой. Не оглядываясь, они быстро пошли к монастырским воротам…
Два дня после этого в княжьих хоромах только и разговоров было про то, что никогда еще не видели князя в таких слезах и жестоких томлениях. По всем ближним клетям разносились протяжные и жалостные вздохи Святополка Изяславича, запершего себя в повалуше.
На третий день вновь с раннего утра в монастырские ворота въехал обоз из пяти груженых телег. Во главе его в обитель пешком вступил сам киевский князь. Поклонившись монахам и игумену Иоанну, князь простер руку над обозом:
– Принимайте, отцы, мое покаяние.
– Велик ли грех, князь, в котором каешься таким обильем? – оторопел игумен.
– А разве не помнишь, отче, моей ненависти к тебе и туровского заточения? – слегка смутился Святополк.
– Помню, что благодатным было это заточение для меня, – ответствовал настоятель. – Как жесткою щеткой почистился я твоей немилостью, князь.
– А сколько насилия и препятствий я чинил обители, тоже не помнишь, отче? – стал пытать Святополк.
– Нам это помнить ни к чему, князь.
– Желал бы и я забыть, будто бы ничего не было, – сожалеюще промолвил князь. – А ведь было! Простите, если можете, отцы.
Он повесил обнаженную голову на грудь.
– Бог простит, княже, – с радостью на лицах говорили один за другим иноки.
– Привез вам соль вместо отобранной, – сообщил Святополк. – Творите милость, отцы, раздавайте убогим. А обо мне знайте, что не только сам не сотворю вам больше насилия, но и прочим закажу. Воспылаю любовью к вашей обители и святым отцам Антонию и Феодосию, какой и мой отец пылал.
– Благодарение Богу, князь, – низко, до земли, поклонился игумен Иоанн.
