Когда в Переяславле вокняжился Мономах, ему оставалось лишь поклониться трудам митрополита. Окруженный со всех сторон водой – рекой и рвом, город был неприступен. Его могла защитить горстка дружинников с градскими ополченцами. В этом было великое благо: дружина князя истощилась в войнах. Половцы отнимали большую часть сил. Об иных недругах и ратных походах и помыслить было нельзя. Однако в голове Владимира Всеволодича вызревал именно такой помысел.
В думной палате князь собрал малый круг ближних бояр. Из духовных позвал на совет митрополита и книжника Нестора. Едва расселись по лавкам, Мономах без предисловий ошеломил:
– Мужи братия, из Тьмутаракани пришла худая весть. Царьградский василевс Алексей нанес Руси коварный удар в спину. В том ему, к прискорбию моему, помог нынешний черниговский князь Олег. В Тьмутаракани нет более русского княжения. Город занял греческий военный отряд, присланный из Царьграда.
Один Душило остался недвижим. Прочих обуяло оскорбленное возмущение.
– Город сдан без боя?! – зашумел Судила Гордятич.
– А что Олегов посадник? – недоумевал Станило Тукович.
– Что посадник! – вскинулся Дмитр Иворович. – Олег-то, видно, давно сговорился с греками. Недаром ему позволили вернуться с Родоса в Тьмутаракань!
– И жену свою, боярыню-гречанку, – волновался Степан Климятич, – неспроста там оставил, когда на Русь двинулся!
– Греки давно на Тьмутаракань зуб точат. Там и торговля богатая, и земляное масло для греческого огня добывать можно. Царь Алексей нынче много войн ведет, ромеям немало того огня потребно, – попытался понять византийцев митрополит Ефрем, сам наполовину грек.
– От кого пришли вести, князь? – осведомился воевода Ратибор.
– Посадник Орогост отправил гонцов. Из троих добрался один. Греки всюду расставили соглядчиков. Опасаются тайных связей с Русью. Самого Орогоста ослепили… Мужи братия, все, что я сказал прежде, можете разгласить за этими стенами. Все, что услышите теперь, сохраните в молчании.
– Не томи, князь, – попросил Душило. – Сказывай, что задумал.
– Я намерен воевать с греками, – объявил Мономах. – С тех пор как князь Святослав Игоревич сто с лишним лет назад сокрушил хазарское царство, Тьмутаракань – русская земля. Русская земля – все равно что русская душа. За душу не жалко и жизнь положить. Так ведь, мужи бояре? Так, отцы?
– Так, князь. Только… Кем воевать будешь? – засомневались бояре. – Дело большое, а воинов у тебя – что листьев на дереве после осенней бури. Разве у волынских Ростиславичей подмогу попросить. Их отец в Тьмутаракани славно княжил и греком отравлен. Они отомстить не откажутся.
– В свой черед позову их. Но у Ростиславичей под боком свой червь – ляхи, и быстро они не придут. Потому сперва хочу ударить половцами. Заодно от Руси отвлеку на время часть степняков.
Мономах обвел всех пытующим взглядом, проверяя, какое действие возымели его слова.
– Крепость быстро не взять, – возразил воевода. – Пока половцы будут осаждать, из Царьграда пришлют подкрепление.
– Не успеют. Орогост и его люди ударят по грекам в самом городе. Русских в Тьмутаракани осталось много, не все ушли с Олегом. А там и с Руси войско подойдет – из Днепра или с Донца от Курска. Святополку также предложу участие.
– Поганые запросят великую цену, князь, – изрек Георгий Симонич.
– Однако и цена Тьмутаракани велика.
– Если воевать сборной ратью, – подал голос Ефрем, – кому во владение достанется Тьмутаракань, об этом ты подумал, князь? Всяк на нее роток разинет.
– Подумал, владыко, – неожиданно улыбнулся Владимир. – Рты сами собой захлопнутся. Даже греки позеленеют от злости. У нас обычаем стало, что Тьмутараканью владеют князья-изгои, которым не досталось иного стола на Руси. Так пусть и остается она княжением изгоя. – Он помолчал, прежде чем произнести решающее слово. – Но не с Руси изгоя, а из Византии.
– Как возможно, князь? – заволновались княжи мужи. – Отнять у греков, чтоб отдать греку? Да кто таков этот несчастный?
– Царевич Леон, – вдруг выпалил Нестор, до сих пор молча гадавший, для чего позвал его Мономах. – Угадал, князь?
– Угадал, Нестор. Этого Леона и сговорю возглавить войну.
– Греки считают его самозванным царевичем, – недоверчиво высказался Ефрем.
– Греки не постеснялись самозванно водвориться в Тьмутаракани, – отбил удар Мономах. – Истинно или ложно он притязает на царьградский престол – это им безразлично. Царский венец в Византии надевает тот, кто храбр и решителен. Алексей из рода Комнинов и сам силой взял царскую власть.
– А где он, этот царевич? – спросил Душило. – Из Царьграда будем его доставать?
– Даже не надейся, храбр. Брать Царьград тебя не пошлю, – упредил его Мономах. – Василевс Алексей облегчил нам дело. Плыть придется лишь до Корсуня. Леон выслан туда под надзор.
– Угу, под надзор, – покивал Душило. – Придем к корсунскому стратигу и прямо спросим: где тут поселен поднадзорный крамольник?.. Хотя бы морду этого царевича кто-нибудь знает?
– Вот у стратига и спросишь про морду, – в тон ему ответил Владимир Всеволодич. – Первый раз, что ли, тебе, боярин, на пиру гулять?
– Ладно, не учи, князь, – проворчал Душило. – Кого еще со мной отправишь?
– Отроков дам – четыре десятка, на две неполные лодьи. Толмача-половчина. Да Нестора, толмача с греческого. Пожалуй, и довольно с тебя будет. Люди мне самому нужны.
– Пошто меня, князь? – разволновался монах, даже с лавки вскочил.
– Ты, отче дьякон, зело любишь рассказы про разные древности, – невозмутимо рек Мономах. – Так в Корсуне этих рассказов, мыслю, без числа прямо по улицам ходит. Вдоволь наслушаешься – только успевай записывать. Чем тут пыль жевать да на Ефремово зодчество любоваться – послужи-ка Руси.
– Да нешто я не служу ей чернилами по пергамену? – встопорщил бороду книжник.
– Пергамен от тебя не уйдет. А нынче ты мне в Корсуне надобен. В Тьмутаракань к Орогосту тоже тайно послать кого-то надо. Не упрямься, Нестор. Да и не поверю я, будто ты не хочешь узреть град, откуда князь Владимир привез на Русь Христову веру и все потребное к ней.
– Желал бы я, княже, – вдохновясь, молвил книжник, – ступить на улицы достославного Корсуня, именитого на Руси не только тем, что его взял осадой Владимир Креститель. И в Тьмутаракани побывать любознательно. Да только монаху ли встревать в военные хитрости?
Князь махнул на него рукой.
– Воевать и хитрить тебя не заставлю. Твое дело – столковаться с царевичем и упредить Орогоста. Для того выдам тебе доверительную грамоту.
Чернец колебался, озираясь на митрополита.
– Ты, Нестор, – осерчал вдруг Мономах, – в своем «Чтении о Борисе и Глебе» о величии Руси глаголешь. А сам и ногами пошевелить не хочешь, чтоб оторванный от нее кусок обратно приделать! Хорош о Руси радетель! Притчу о ленивом рабе помнишь?
