– Я с тобой, князь, – негодующе крикнул Георгий Симонич.
– А давай, князь, на половцев сходим, – вдруг предложил Дмитр Иворович. – Сам же говорил – за валами не отсидишься, надо в степь идти, там половца бить.
– Как это – в степь идти? – поразился Славята. – Она ж большая.
– Может, и впрямь… – взбодрились дружинники. – А Тьмутаракань как-нибудь потом… опосля. Половцев наказать надо за обман. Перебьем послов, князь! Масленица – повеселимся.
– Соображаете, что говорите, мужи братия? – сурово спросил Мономах. – Как перебью их, когда на кресте им клялся, что и волос не упадет с их проклятых голов!
– Бог простит тебе. Да и где тут грех? Поганые сколько уже клятв давали на своих идолах! Они будто и клянутся лишь для того, чтоб потом им ловчее было набегать на Русь и лить христианскую кровь.
– Князь, – медленно заговорил воевода Ратибор, – это правда. Дружбы с половцами у тебя не получится. Нынче ко мне подошел один из моих дворских, торчин Изеч. Он сказал, что подслушал разговор Итларевых людей. Они говорили на своем языке и думали, их никто не слышит. Мой торчин знает язык половцев. Они смеялись, что два раза за один год возьмут с тебя дань – один раз ты заплатишь им, а второй раз они придут на твою землю и сами возьмут сколько захотят.
– Дань?! – Мономах вспыхнул, как масляный светильник. Не усидев, рывком поднялся. – Они называют это данью?! Нет, воевода, теперь мы возьмем с них дань! Видно, не хочет Бог, чтобы я воевал с единоверцами, и дал мне в руки поганых. – Князь сердито посмотрел на Славяту. – Но и Святополк теперь не отвертится. Ты первый об этом заговорил, боярин, тебе и в дело идти первому.
– Как скажешь, князь, – охотно согласился киевлянин и уважительно поглядел на воеводу.
28
Коней, переплыв стылую реку, так и не замерзшую зимой, оставили на берегу. До валов с укрепленной стеной шли почти не таясь. Через ворота уже просачивались одинокими тенями, тихими перебежками окружили в ночи половецкие шатры. Кони степняков паслись неподалеку на жухлой прошлогодней траве. Тихий свист стрел заставил их поднять морды и подвигать ушами. Тишина успокоила, кони продолжили насыщаться скудным кормом. Трое степняков, бдевших в стороже, остались лежать на земле. Еще двоих так же беззвучно сняли у шатров.
– В котором? – прошептал Славята, стоя одним коленом в траве.
Торчин-разведчик, днем наблюдавший за половцами с вала, молча показал на шатер слева. Боярин сделал знак десятнику, встал на ноги и, тихо ступая, двинулся к шатру. За ним, растянувшись короткой цепью, беззвучно порысили кмети – в руках мечи, за поясом легкие топоры. Три десятка торков вокруг становища изготовили луки.
Из шатра Кытана внезапно появился половец. Славята замер с поднятой ногой. Степняк зевнул, широко разворотив рот. Увидеть в трех шагах от себя труп он не успел. В отверстую глотку влетела стрела. Всхрапнув, половец завалился. Боярин ускорил шаг. Переступил через труп, открыл щель в плотном пологе шатра. В очаге из камней посередине горел слабый огонь. Славята насчитал шестерых степняков, спящих на войлочных подстилках. С седьмой на него глянули удивленные глаза. Пятнадцатилетний княжич Святослав тоскливо бдел, прижав колени к подбородку, прислушиваясь к звукам снаружи. Киевлянин быстро вошел в шатер. Узрев своего, княжич радостно напрягся. Боярин знаком велел ему выбираться наружу.
Перешагивая через тела половцев, Святослав зажимал себе рот – давился мальчишечьим смехом. Один из куманов дернулся и заворочался с бормотаньем, но не проснулся. Княжич по-быстрому скакнул к пологу.
– Кытан? – едва шевеля губами, спросил Славята.
Святослав пальцем указал на тело, укутанное стеганым покрывалом. Вытолкав его за полог, боярин шагнул к Кытану и занес меч. В шатер ворвались отроки. Двое степняков все же успели проснуться и увидеть свой конец. Предсмертный хрип вылетел наружу, но уже не мог никого предупредить. Два других шатра повалили, перерезав растяжки, и били копошащихся, орущих степняков. Только одного упустили – вылетел через полог, когда резали веревки, кошкой прыгнул мимо отроков и сгинул во тьме. Вслед ему пустили стелы, но ни одна не попала. От табуна донеслось ржание. Топот копыт быстро затих в степи. Преследовать не стали – пустое дело.
Бойня была скорой и лютой. Первый шатер также обвалили. Торки попросили разрешения запалить стан, но Славята не позволил – отсветы могла заметить в городе Итларева чадь. С половецкими конями оставили двух отроков – пригнать к следующей ночи в княжьи конюшни.
Возвращались с сознанием хорошо исполненного дела. Киевский боярин был горд и весел – одним делом послужил сразу двум князьям, желавшим разного. Княжич Святослав возбужденно рассказывал про то, как не боялся он половцев и тоже задумывал убить самое малое двоих – Кытана и отрока Итларевича, своего ровесника.
– А где этот паскудник спал? – спросил Славята.
– В другом шатре.
– Не он ли сбежал? – задумался боярин и обратился к десятнику: – Говоришь, тот был невелик?
– Мелкий и прыткий, как заяц.
Славята еще больше повеселел.
– Хорошо поработали, молодцы! – крикнул он дружине. – Хорошо и попируете нынче!
Вместо ответного клича отроков отозвался десятник, враз помрачневший:
– Жрать уже нечего – пояса затягиваем. Жито в княжьих амбарах мыши доедают. Скотину порезали от недокорма. На ловах удачи нет. Так и пируем всю зиму. Масленичных блинов не видали.
В город все равно въехали с торжеством.
Ночь еще не кончилась. Обняв сына, Мономах выслушал рассказ, как погибли Кытан и его чадь. Славяту распирало от чувств, а князь и бровью не повел. Пришел воевода, повторили для него. После, забыв о Славяте, князь сел с Ратибором обговаривать следующее дело. Киевский боярин от обиды ушел в гридницу, потребовал меду и обрушил на сонных гридей неразделенную радость.
После заутрени возле Итларева шатра на площади объявился Бяндюк – княжий бирич. Поплевав через левое плечо, вошел по приглашению. Без приязни глянул на идольца, выставленного сбоку, даром что золотого. Объявил:
– Князь Владимир кажет тебе честь, бек Итларь, зовет нынче к себе в терем. Сказать велел так: пойди сперва к воеводе Ратибору, а согревшись в теплых хоромах и насытившись, потом приходи ко мне для разговора.
– Честь от князя – хорошо, – покивал Итларь, щуря глаза на отрока. Он сидел на кошме, скрестив ноги, и тянул руки к жаровне. Толмач не требовался – половчанин сам говорил на русской молви. – Тепло тоже хорошо. А зачем насыщаться у воеводы? Это плохо – совсем не честь от князя. Пусть сам угощает меня и моих воинов!
– Да вы и так уже все пожрали у князя, аки саранча давешняя, – брякнул Бяндюк. – Пора и честь знать. Ты ж не хан, а так – вроде боярина. Ну так и воевода тоже боярин, иди к нему кормиться.
– Я знаю честь, – снова закивал Итларь и засмеялся. – Мы пожрали князя. Теперь пожрем воеводу.
