Две войны за землю и веру затевались в один год и на много лет вперед. Латынцы, нетерпеливо простершие руки к чужому владению, снарядились без промедления. Русь, поджав степной бок и замахнувшись, наносить удар не торопилась.
У киевского князя Святополка Изяславича мысль о новой войне со степняками вызывала кислую отрыжку. Целый год после удачной весенней охоты на половцев брат Володьша надоедал призывами, уговорами, внушениями. Да и размахнулся братец шире некуда – всей Русью хочет воевать, двух дружин ему теперь мало. В одном войске желает соединить полоцких Всеславичей, и волынских Ростиславичей, и черниговского Святославича… чему никогда и ни за что не бывать!
– Войска, какого ты хочешь, на Руси не собрать, – скучным голосом отвечал Святополк на одушевление Мономаха. Тот уже не довольствовался письмами и приехал докучать самолично. – Римский папа, как я прослышал, погнал свою паству воевать Гроб Господень по просьбе византийского царя Алексея. Так и нам надо – обратиться за ратной помощью в страны заката. Ежели с германским королем у тебя вышла промашка…
– Не у меня одного, – поддел Владимир.
– …то угры и поляки мне не откажут в войске. – Святополк предпочел не заметить насмешки.
– Еще бы ляхи отказали, если их позовут в Киев! Только потом уж не сердись на них, если не пожелают уходить обратно. Вспомни Болеслава Толстобрюхого!
Простодушие Святополка порой смешило, но чаще раздражало Мономаха. В отце его, князе Изяславе, простота украшалась чистосердечием и искренностью, но сын в простоте своей мнил себя хитрецом, мудрым, аки змий.
– Если василевс Алексей сам позвал латынских рыцарей, – продолжал Владимир, – как бы не пришлось грекам вскоре пожалеть о том. Не стоит открывать врагу ворота, даже если он на время стал другом. Русь не проходной двор, чтобы зазывать сюда кого попало.
– Мои родичи не кто попало, – обозлился киевский князь на поучение. – А я не желаю воевать на одной стороне с врагом, который вдруг сделается другом. Да и сделается ли – вопрос… Я про Олега говорю, если ты не понял.
– Я понял. Не можешь ему простить, что его отец выгнал из Киева твоего отца.
– А тебя он сам не выгнал? – ехидно спросил Святополк. – Ты что же – простил ему? Если скажешь, что простил, все равно не поверю.
– Не верь, – пожал плечами Мономах. – Верь делам. Я хочу, чтобы мы трое заключили ряд для войны с половцами – перед епископами и боярами, перед градскими людьми… Жаль, митрополичий стол в Киеве пустует.
– Мне и так хорошо, – проворчал Святополк.
– Без стольноградского митрополита Руси не быть в единстве, – в укор ему сказал Владимир.
– Да кто ж виноват, что нет митрополита? Греки на твоего отца обидемшись, что не спросясь выдал дочку за Генриха. Сестра твоя черница Янка едва вымолила у них митрополита да привезла из Царьграда невесть что, – насмешничал Святополк. – Подсунули девице трухлявого старца, а она и не заметила. Что ж не пустили ее снова в Царьград, когда он помер? Привезла бы еще одного мертвеца.
– Тебе и такого до сих пор не дали, хотя три года сидишь в Киеве, – не остался в долгу Мономах.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал киевский князь. – Что ты там говорил насчет ряда? Зачем нам перед градскими рядиться?
– Перед всей землей русской, – поправил Владимир. – Это будет порукой, что тот, кто нарушит ряд, станет врагом Руси. Тогда я первый пойду со своей дружиной на предателя.
– Олег нарушит ряд, – убежденно сказал Святополк. – Можно сразу идти на него.
– Вели позвать писца, – предложил Мономах. – Проверим.
Спустя недолгое время княжьему биричу вручили грамоту для отправки с гонцом в Чернигов.
Выслушав приказ, бирич не торопился его исполнять.
– Чего еще? – повел бровью Святополк.
– Тут, князь, путаница случилась, – замялся бирич. – Ты вроде запретил пускать в город… – он в замешательстве покосился на Мономаха. – А потом вроде наобратно велел. Передумавши, значит. Так от Лядских ворот кметь прискакал, доложил. Обошлись, мол, любезно и с почестями, как повелено… Ну в общем она уже в Киеве.
– Вечно чего-нибудь напутают, – добродушно отослался к брату киевский князь. – Кто она-то?
– Так… дочь покойного князя Всеволода Апракса из латын приехала. В целости и здравии водворилась у тебя, князь, в Киеве.
– Кто?! – взметнулся Святополк с места. Хоромы огласил трубный рев: – Что?! Как? Кто посмел! Немедля вон! Не потерплю!..
Мономах, прикрыв уши, тоже вскочил.
– Сестра! Где она?
– Да, где она? – гневался Святополк, широко шагая по палате вокруг стола с яствами. – Найти и выдворить! Без почестей! Кто смел передумать за меня?!
– Брат! Ты не забыл, что я здесь? – сдерживаясь, напомнил о себе Мономах.
Киевский князь недоуменно посмотрел на него, подошел к биричу и взял за грудки.
– Я вам князь или не князь? У кого пасть открылась за меня повеления раздавать?
– Кметь доложил, будто какой-то дружинник с твоего двора.
– Разыскать! – князь страшно выкатил глаза. – Снять дружинную гривну! Заточить в поруб! Имение, если есть, в казну.
Святополк толкнул бирича к двери.
– Стой! – крикнул тому Владимир. – Объяви киевской дружине, что я беру этого кметя к себе. Если он не хочет в поруб, пускай, пока не взят под стражу, приходит на мой двор в Выдубичах.
– Ты!.. – вытаращился на него киевский князь.
– Да, я, – с тихой яростью в голосе произнес Мономах. – А ты, верно, позабыл, что Евпраксия моя сестра.
– Да твои сестры вот уже где у меня!.. – Святополк застучал себе по горлу. – Забирай ее в Переяславль!
– Евпраксия будет жить там, где захочет, – отчеканил Владимир Всеволодич. – Довольно я уступал и тебе, и Олегу. Больше не стану. А прогонишь сестру – будем воевать!
Святополк Изяславич опешил, с открытым ртом бухнулся на кресло. Бирич, не дождавшись иных распоряжений, скрылся с глаз.
– Из-за нее? – удивленно спросил Святополк. – А половцы?.. А Гориславич?..
– Подождут, – зло отрубил Мономах.
Киевский князь, собравшись с мыслями, принял решение.
– Ну и убирайся к черту лысому, братец, – выплюнул он.
Переяславский князь нахлобучил шапку и стремительно вышел вон, грохнув дверью.
Святополк судорожно стиснул челюсти и зажмурился. Ему до дрожи захотелось броситься следом, догнать Владимира, остановить и… Помстилось, что ноги сами поднимают его и несут к дверям. Он вцепился в колени, пытаясь удержать их на месте.
– Ты хочешь прибавить еще одного врага ко множеству других, сын мой?
Перед ним стояла княгиня Гертруда, вперив взгляд, в котором она одна умела смешать свирепость и любовь.
