Ди эта ситуация нравилась все меньше и меньше. Росло раздражение, граничащее со злостью на свалившегося невесть откуда «старого друга», которому она зачем-то понадобилась именно теперь – в этом гадком стерильном состоянии. «Меня держали в психушке». Сказала резко, намеренно грубо, чтобы понял – искал напрасно, прежней Дианы не будет, а будет только Ди. Именно такая – злая, искореженная, без корней, без прошлого.
Не удивился. В лице не дрогнул ни один мускул. И в глазах не появился брезгливо-жалостливый интерес. Только снова взял ее руку и мягко, но властно сжал. «Все позади». Два слова, предложение… нет, просьба забыть о муке, которую пришлось вынести. Но Ди забывать не хотела. Она и так слишком многое забыла. «Меня накачивали транквилизаторами, от которых чувствуешь себя слабоумной, и предлагали решать детские задачки. Тесты на адекватность. – Усмехнулась, забрала руку из его ладоней. – Хоть меня и выпустили оттуда, я не уверена, что нормальна. Вам… тебе лучше уйти». – «Ты нормальна, Диана. – Проговорил четко, убеждающе. – Ты всего лишь забыла свое прошлое. Не отказывайся из-за этого от настоящего». – «Всего лишь?» Кислая улыбка. Что может знать он, случайный блик света на ее столике, об этом «всего лишь»? Почему так легко и уверенно говорит о ее жизни?
«Скажи, Диана, милиция кого-нибудь подозревает?» Решил сменить тему, отметила она. Правильный ход. Наверное, заметил что-то в ее глазах. Что-то неуправляемое. Закипающее. «Меня». С вызовом посмотрела на него. Он медленно кивнул. Ди догадалась, что мысленно он отринул эту версию – сразу и полностью. «А еще?» – «Еще… не знаю. Наверное, никого. Они сказали, что нашли на автоответчике в доме сообщение с угрозой. Кто-то угрожал моему… мужу расправой. Из-за какого-то манускрипта. И еще какой-то храм упоминался». Ди с удивлением смотрела на него. При слове «храм» он настороженно замер, почти превратившись в каменное изваяние. Руки медленно сжались в кулаки, так что кожа на костяшках побелела. «Что с ва… с тобой?» Не ответил. Три секунды упругого, взрывного молчания. «Диана, я не уверен, но, по-моему, это очень важно. Для меня… и для тебя теперь, наверное, тоже. Они дали тебе прослушать запись?» – «Да. Они думали, что я смогу узнать голос или что-нибудь вспомнить. Это была бессмысленная затея. Я бы даже голоса своего мужа не узнала» – «Ты можешь точно сказать, о чем шла речь? Можешь дословно вспомнить?» Снова вцепился в ее руку, как будто по этому мостику ее мысли могли легко перескочить прямиком в его голову. «Да, наверное. Если тебя это так интересует…» – «Пожалуйста, Диана. Меня это очень интересует. Я не могу тебе всего сейчас рассказать…» – «Да не надо мне ничего рассказывать. Меня охота за древними сокровищами не волнует». Его внезапная, почти детская растерянность, вызванная последними ее словами, едва не рассмешила Ди. «Почему ты решила, что речь о сокровищах?» – «Ну, такое сочетание – храм и манускрипт – вызывает вполне однозначные ассоциации. Разве не так?» – «Не вполне. То есть не всегда. Бывают и другие ассоциации». – «Поня-атно. Жизнь дарит много разных приключений. Каждому свое». Сарказм в ее голосе он пропустил мимо ушей. Впрочем, она и не рассчитывала зацепить его. Скорее задетой оказалась сама – этой внезапной лихорадкой таинственности, ясно читаемой на его лице.
Ди вдруг остро захотелось наорать на него, обругать при всех – грязно, без удержу и с наслаждением. Кураж оказался очень силен – это было даже не желание, а приступ – что-то, чему она не знала названия, лезло из нее наружу, выдирало с мясом замки и запоры, обжигало безумием. Но начав открывать рот, Ди тут же захлопнула его, откусив голову первой же непристойной тираде. Эмоции эмоциями, но мозги вслед за памятью терять не нужно. Понять причины собственных поступков – значит облегчить в какой-то мере жизнь себе и другим. Ди поняла, для чего ей понадобилось, чтобы этот мальчик (ха! мальчик… Пятнадцати минут с ним не разговаривает, а уже ясно чует в нем то, что никак не могло бы принадлежать мальчишке) чтобы он почувствовал себя униженным, раздавленным, умалённым. Ей захотелось и его лишить прошлого – хотя бы части этого прошлого, связанного с ней. Вычеркнуть себя из его жизни, как он был вычеркнут из ее памяти. Ей казалось, что так будет правильно. Справедливо. Что он должен разделить с ней это бремя пустоты. Тем самым она обвиняла его в том, что стала «никем». Это он превратил ее в нуль, стерев палочку, – он и все остальные. Весь мир принимал участие в надругательстве над ней. Фактически изнасиловании. Так почему она должна любезничать с ним и с этим абсолютно чужим ей миром, отвечать на их бессмысленные вопросы, вообще как-либо замечать их существование?
Все это так, думала Ди. У них есть все, а у меня ничего, даже самой себя. Но я не должна, не вправе позволять безумию завладевать собой. Даже если на вид оно кажется отрадным, несущим облегчение. Между нулем и минус единицей все же есть разница. Ноль способен вовремя смолчать. У минус единицы патологически чешется язык.
Ди прикусила язык, мысленно сделала себе внушение: «Ники – классный парень» и постаралась расслабиться. Допила вино, поймала на вилку остатки фруктового салата. Он внимательно следил за ее действиями и выражением лица. Пытался отыскать следы прошлого? Что ж, если ему это удастся, она не будет возражать. «Предупреждение было вежливым по тону, но наглым и агрессивным по содержанию. Дословно звучало так: „Господин Димарин, если вы не угомонитесь, нам придется вас убрать. В ваших интересах забыть о манускрипте, который вы пытались прикарманить столь недостойным ученого способом. И усвойте себе: никакого храма Черной Богини не существует. Это плод вашего богатого ученого воображения. Не получится усвоить – пишите завещание“. Это все. Больше там ничего не было».
Кажется, ей действительно удалось расслабиться и даже получить удовольствие от этого маленького теста на остроту памяти.
Насмешка судьбы.
Как это возможно – иметь отличную память и одновременно не иметь ее вовсе? Несколько часов назад Ди обнаружила дома клочок бумаги, приклеенный к стене: «Большое счастье – уметь забывать. И большое несчастье – не забывать ничего». Почерк в записке – ее, специально проверила.
Жестокая насмешка.
«Спасибо тебе, Диана». – «За что?» – «Ты знаешь, за что. Я видел по твоему лицу, как ты боролась с тем, что у тебя сейчас внутри. Поверь, за это стоит благодарить».
Он видит ее насквозь. Откуда у него такая власть над ней? Почему она сама не может ничего разглядеть в собственных потемках?
Кажется, у кого-то здесь получилось расслабиться? Как бы не так. «Ники – классный парень». Но даже от классных парней иногда хочется сбежать на край света. Чтобы не вгрызались в душу своим совершенством.
Ди поднялась со стула, нацепила на нос темные очки, напустила холоду. «Меня зовут не Диана. Мое имя – Ди. Я не знаю, что нас связывало в прошлом, но знаю, что в настоящем не связывает ничего. Не ищите меня больше». Прижала стаканом деньги и побрела прочь.
«Будь осторожна, Ди. Возможно, все только начинается. Тебе лучше сменить жилье»
Оборачиваться она не стала. Что бы теперь ни было – все лучше, чем ничего. По-любому – прибавление к нулю.
ДОМА ПЛОХО, В ГОСТЯХ ЕЩЕ ХУЖЕ
Развалясь на супружеском ложе – теперь заброшенном и таком же одиноком, как его хозяйка, – Ди листала альбомы с фотографиями. Диана с детскими косичками, Диана в спортивном лагере – с выпирающей наружу гиперсексуальностью, в окружении малолетних поклонников, Диана-студентка… Здесь уже появляется Никита. Действительно похож на цыпленка – хилый, тощий, со светлым хохолком на макушке, и Диана рядом с ним – как мама-наседка. Филипп… заметно старше их обоих, с аспирантской «экономной» бородкой. Свадебная серия снимков. Потом – семейные вояжи во время отпусков. По надписям – зеленые взгорья Алтая, божественный свет Соловков, даже высокомерные верблюды Египта. У обоих супругов на лицах густо намалевано счастье. «А ведь я любила его», – подумала Ди. Последние по времени снимки – этого года. Семейная идиллия.
