Никита догнал ее среди елок, благоухающих Новым годом. Красотки в зеленых шубах под дождем еще больше распушили свои прелести и выглядели как на сцене, когда там выступает русский народный хор. «В любом случае нам по пути». Ди молча выразила безразличие по данному вопросу. Однако через пару минут немого путешествия по вымокшему насквозь лесу выяснилось, что безразличие фальшивое. Присутствие Ника безотчетно тревожило и напрягало. Она хотела быть одна и только одна. Остановившись, будто врезавшись в дерево, развернулась и вонзила взгляд в его переносицу. «Нет, так невозможно. Я так не могу, понимаешь! Я знаю, что кажусь тебе издерганной неврастеничкой, но вот и прекрасно. Тем проще ты отвяжешься от меня. Что тебе от меня надо, скажи? Что ты за мной ходишь как привязанный? Оберегаешь меня, спасаешь? А кто тебе сказал, что меня нужно спасать? От кого? Всех плохих ты уже сделал трупами. От меня самой? Тебя это не касается. Мои проблемы я решаю сама. Если сочту нужным, схожу к священнику на исповедь. Он окропит меня святой водицей, и никакая нечисть ко мне больше не пристанет. Все. Для твоей суперменской работы места уже не остается. Так почему бы тебе не пойти другой дорогой? Расстанемся друзьями и все такое». – «Ты разве еще не поняла почему?»
И столько в дивных его глазах, устремленных к ней, плескалось привораживающего зелья, а в голосе рекой разливалось столько хмельного настоя из волшебных венериных плодов, что Ди вмиг опьянела, и к горлу подступили пьяные слезы. Диким, затравленным взглядом она искала опору для своей опьяневшей души, но видела только лицо – бесконечно далекое, бесконечно близкое – ближе и еще ближе. И еще. Потом она ощутила свои губы во власти других губ, плечи – во власти крепких рук, а всю себя – во власти чужого желания, в котором еще чуть-чуть – и она растворится, исчезнет, улетучится тонкой струйкой безвольного дыма. И тогда внутри нее кто-то дернул за веревочку, открылась неведомая дверца, и Ди смогла сказать самой себе, громко и отчетливо подумать: «Я не хочу этого». И оттолкнуть его.
Никита отступил на шаг. Улыбаясь, смотрел на нее. «Я люблю тебя, Диана. И ты хочешь этого. Я почувствовал». Ди отступила на шаг. Потерянно смотрела на него и мотала головой. Испуганно, тоскливо. «Нет!» Она не хочет, чтобы это было навязано ей, как все остальное. Это– совсем другое. Это – закрыто наглухо для таких, как она, потерянных, с пробоиной внутри. Она правильно поняла – он предлагал ей не совокупление. Он предлагал большее. А ей это большее не удержать – прольется через пробоину. Останется голое совокупление. Как у кроликов. Говорят, крольчихи при этом жевать не перестают. Нужно оно?
«Нет!»
Еще один шаг вспять. «Диана!» Развернулась и бросилась бежать. Через кусты, через ельники, ветки хлещут, срываются холодные водопады, ноги оскальзываются на сырой мягкой земле. После просушки в лесном доме на ней уже снова все мокрым-мокро. Одежда облепилась липкими от дождя палыми листьями. Переходя с бега на скорый шаг и с шага на ковыляющий бег, Ди едва не наступила на ежа, промышляющего по своим ежиным надобностям. Вовремя ухватилась за сосновый ствол. Несколько мгновений пялилась на колыхающееся на ходу игольчатое тело – никогда живьем не видела, – потом продолжила бегство. Уже давно слышался шум близкой дороги.
Выбралась к ней внезапно. Возле автотрассы лес рос гуще, словно для того, чтобы не пускать летучий машинный яд вглубь. Лохматые и полулысые, одинаково неопрятные придорожные елки вдруг расступились, и Ди оказалась на обочине. Стряхнула с себя лесные ошметки, изучила указатели. Город был в трех километрах. Проголосовала и отрешенно затихла на заднем сиденье. Водитель попытался втянуть печальную пассажирку в бессмысленнейший разговор. Ди односложно отвечала, все больше невпопад, и наконец была оставлена в покое.
В голове творилось непонятное. Будто наполнилась голова чужим дыханием – жарким, лобзающим, неистовым. Восторженным. Туманящим прозрачное стекло разумения. И зов. Снова зов. Непрекращающийся, лишь утихающий ненадолго до неразличимости, но все равно присутствующий – на краю сознания. После леса, после ее «Нет!» в адрес человеческой любви зов стал сильнее, громче, стал будто радостнее. Ди съежилась на сиденье, напыжилась. И вдруг ясно увидела цифры. Вспыхнули в мозгу – пламенно-рыжая «3» и цвета сходящей с горы лавины «1». Они сцепились и пустились в пляс. Слепили двузначное число и теперь были нераздельны. «31».
Ди забеспокоилась. Число отчего-то было смутно знакомо, оно что-то означало. Что-то очень важное. Тревожное. Пугающее. И манящее. Потому что оно пришло не из человечьего мира. Оно принадлежало другому миру. Какому? Ди уже знала, что миров много. Несколько. По крайней мере два. Так какому же?
В городе она пересела на такси. И поехала домой. Не в гостиницу. Тянуло домой. Будто кто-то мог ждать ее там. Будто после долгого изгнания возвращалась на родину.
Попросила остановить за пару домов от своего. Прошлась пешком в надежде проветрить задурманенную голову. Оказалось – тщетная надежда. Пройдя несколько десятков метров уперлась глазами в номер на боку дома – 31. Ди охватило странное возбуждение. Ощущение того, что мир снова принялся ворожить, зачаровывая город и ее саму, размывая все прежние границы, очертания, весь прежний какой-никакой смысл. Все наполнялось новым смыслом, зыбким как марево. Чародейским тайным смыслом.
Ди вошла в подъезд. В глубокой задумчивости принялась считать ступеньки. Когда перед носом встала знакомая дверь, повторила шепотом имя последней ступеньки. «Тридцать один». Тихонько рассмеялась. Крошечные чудеса. Милые крошки. Чудовищные крошки. Бред.
Открыла дверь, перешагнула порог. Постояла немного. В квартире было светло и пыльно, как если б год здесь никто не жил. На полированных поверхностях мебели можно было рисовать картины. Пару раз Ди чихнула. «Здесь поселилась пыль», – подумала она без каких-либо эмоций. Быстрота, с какой пыль обжилась в квартире, ничуть не удивляла. Впрочем, раньше пыли здесь поселился Зов. Может, пыль пришла вместе с ним? Может, пыль была мантией Зова?
На секретере в гостиной стоял небольшой портрет в рамке. Муж. Ее муж. Свой, точно такой же, стоявший рядом, Ди куда-то засунула неделю назад, чтобы не раздражал. Она взяла в руку портрет. С минуту всматривалась в совсем незнакомое лицо. Потом перевернула. На обороте надпись: «Добро пожаловать в клуб тридцатилетних бравых парней». Дата: июль прошлого года. Значит, в августе этого ему был тридцать один.
Ди упала на диван и всхлипнула. Заколдованное число все больше наглело. О тридцать первом августа – фатальном для них обоих дне – даже думать не хотелось. Ди решительно тряхнула головой. Если она сейчас же не перешибет чем-нибудь эту плетущуюся на глазах цепочку из клонов проклятого числа, то озвереет. Но чем перешибить? Тоже числом? Начать играть на понижение. Или повышение. Тридцать или тридцать два. Ди вспомнила, что у человека тридцать два зуба. Отлично. Подошла к зеркалу, открыла рот, широко, как на кресле у дантиста, и принялась пересчитывать собственные зубы.
Лучше бы она этого не делала. Тридцать один.
От истерики спасла телефонная трель. «Диана, милая моя, где ты пропадаешь! Это Макс. Звоню тебе уже в тысяча первый раз. Лапонька моя, я все понимаю, ты сейчас не в своей тарелке, у тебя горе, но прошу тебя, не забывай о сроке сдачи рукописи. И, пожалуйста, держи меня в курсе. Почему ты молчишь? Сколько у тебя осталось глав?» – «Я… не помню. Надо посмотреть». – «Послушай, ради бога, Диана, ты должна закончить этот роман. Я по твоему голосу слышу, что ты в нерабочем состоянии. Тебе нужно взбодриться. Хочешь, я привезу тебе таблетки? Импортные. антидепрессант». – «Не надо, спасибо. Я постараюсь… только я немножко забыла – когда срок сдачи?» – «Через две недели. И задерживать не в твоих интересах. Не говоря уже о моих интересах. Так что умоляю, соберись. Пока ты на пике, я не позволю тебе портить твой маркетинг. Это слишком дорогая вещь. Договорились, рыбка? Да, кстати! Ты была права. Это действительно грибок. Из-за него я потерял обоих своих коньков. Я был просто в шоке, когда издох второй». – «Какой грибок? Какие кони? Не понимаю…» – «В моем аквариуме. Что с тобой, Диана? Ты меня пугаешь». – «Ах, аквариум. Да-да, конечно. Коньков жалко. А рыбки?» – «Рыбки, слава богу, все здоровые». – «Сколько?» – «Что сколько?» – «Рыбок в твоем аквариуме». – «Всего?… М-мм…вчера взял еще двух пестрых телескопов, значит, всего… тридцать одна. А что?» Долгий выдох. Нет, видно не судьба. «Ничего. Просто я сошла с ума. До свидания».
