— От прощелыга, — молвил купчина и крикнул во все свое неслабое горло: — Держи вора!
Но большего волнения в толпе, чем уже было, не образовалось от этого крика. А обворованный, казалось, даже не заметил пропажи. Только поглядел растерянно вслед пробежавшему грабителю.
— Звезды попадают с неба, — вдруг повторил за длинноносым грязный оборванный бродяга. Да так уверенно повторил, что все повернулись к нему. Сквозь рванину, что была на болезном, просвечивало голое немытое тело. Из драных башмаков выглядывали пальцы с длинными темными ногтями. Голова оборванца была повязана бабьим разноцветным платком, из-под которого торчала солома волос. Глядя куда-то наверх, бродяга продолжал: — Звезды попадают. И будут пить воду красную от крови. Отрастет новая голова у трона.
— Э, да это Кирюшка-юродивый, — словно бы обрадовался парень с лотком, взял булку и протянул: — Бери, Кирюшка, живот-то небось подвело уже?
Юродивый подношение взял, не глядя кинул за пазуху и, обращаясь к парню, рек:
— Царь придет, всем сестрам раздаст по серьгам. Грозный царь, милостивый царь.
— Гляди-ка, — послышалось из толпы, — блаженный Страшным Судом никак грозит?
— Вольно ж ему, юроду, — зло ответил кто-то…
Мурманцев проснулся и сел в постели, обхватив голову руками. Сны, разной степени подробности, но одинаково отчетливые и — была в этом уверенность — исторически достоверные, аутентичные продолжали навещать его. А если точнее — извещать. Будто неведомый ангел, навевающий сны, взял за правило скармливать ему некую информацию. Но Мурманцев не знал, что с ней делать, несмотря на всю ее занимательность и даже некоторую актуальность — как в том первом сне, о Распутине. Между первым и последним вклинился еще один — и время в нем было совсем другим, не та революционная зима семнадцатого. Отрывок из более поздней истории страны, самый конец Великой войны. Тот сон привел Мурманцева в состояние трепетного, мистического ужаса. Немного погодя, придя в себя, он нашел имя этому ощущению — страх Божий. Зачем, почему он увидел это и пережил как свое собственное испытание — на то не было ответа.
Каждому из видений предшествовало явление во сне огненного шара, того, что помог ему выбраться из могилы на древнем кладбище.
Вторая половина постели была пуста. В окно сочился мутный пасмурный свет. Мурманцев прошлепал к нему и распахнул широко. Высунулся по пояс наружу. Неухоженный реденький сад мокро зеленел, словно ему была нипочем нагрянувшая осень, пусть даже пока не очень холодная. Здесь росли и все еще, на удивление, плодоносили несколько вишневых и сливовых деревьев. Прежние хозяева давно покинули дом, а садовник тут если когда и был, то очень недолгое время. Вишен семейство Мурманцевых уже не застало, но сливы, мелкие и желтые, еще не все попадали в траву. Применение им находил Стефан. Он закапывал их, по одной или по несколько, в землю. А на следующий день разрывал ямку и внимательно рассматривал результат, как маленькие девочки любуются своими земляными «секретами», сотворенными из травы, цветов, камешков и осколка стекла. Изучив подгнившие, атакованные насекомыми плоды, он снова закапывал их, чтобы через сутки повторить весь процесс сначала. И таких схронов у него было уже несколько, в разных местах, на разной стадии разложения.
Мурманцев постепенно привыкал к своеобразной манере ребенка «изучать реальность», как назвал это Карамышев.
Они жили здесь уже три недели, и каждый день преподносил свои неожиданности, маленькие и не очень. Что странно и нелепо — источником неожиданностей был не только Стефан, маленькое чудовище. Сюрпризы подбрасывал и сам город, куда они переехали из столицы. Милый, уютный, несмотря на то что губернский, город N. Он словно чувствовал, что в нем поселилось на правах обычного жителя нечто небывалое, можно сказать, экзотическое, и реагировал на это, как мог. А мог он немало. Например, уронить на дом памятник, который транспортировали на вертолете к месту вечной стоянки. Если бы эта трехметровая статуя упала на крышу, пришлось бы искать новое жилище. К счастью, памятник приземлился в саду, сломав всего одно дерево, но при этом лишившись головы. Или, например, ограда вокруг дома. Хорошая, узорная решетка, с завитками, изображающими монограмму первого владельца особняка. Теперь, стараниями того спятившего японца, от нее осталось только три стороны, вместо прежних четырех. Мурманцеву пришлось заказывать в здешних мастерских несколько десятков метров новой решетки, в точности такой же. Обещали сделать как можно скорее, пока же частная территория со стороны сада была открыта любому бродяге. Дворника охранять не поставишь, а увеличивать штат обслуги и нанимать сторожа Мурманцев не хотел. Лишние уши, лишний язык. И без того приходилось тщательно скрывать от горничной и кухарки постоянное отсутствие аппетита у ребенка. Выбрасывать положенные ему каши и запеканки в туалет, изображать кормление за закрытыми дверьми. Официально для всех мальчик болен аутизмом.
Мурманцев заметил из окна жену и с улыбкой окликнул ее. Она помахала ему и, стараясь казаться спокойной, предложила спуститься, посмотреть, чем занят ребенок.
— А чем он занят? — спросил Мурманцев, забыв о том, что они договорились не обсуждать своеобразие Стефана, если их могли слышать слуги.
— Сажает цветы, — ответила Стаси. Каждый раз, когда мальчик проявлял свои недюжинные способности в интровертивном познании мира, ей приходилось изображать мать, восхищенную успехами и умом своего ребенка.
Мурманцев быстро оделся и сошел вниз. Что и говорить, Стефан был мастером на придумывание разных интересных способов проведения времени. Даром что ему было всего четыре года, а в голове отсутствовала добрая часть мозга.
Обогнув дом, Мурманцев сразу увидел мальчика. Здесь когда-то были разбиты клумбы и еще оставались мелкие цветы. Бессмертник, бархотцы, дикие астры. Сейчас одна из клумб оказалась тщательно очищена от цветов, будто по ней прошлись косой. Торчали только короткие пенечки стеблей и стелилась трава-сорняк. Мурманцев подумал о ножницах и о том, что четырехлетние дети не умеют с ними обращаться. Приглядевшись, он понял, что стебли не обрезаны — аккуратно оборваны, причем ни один не выдран с корнем. А ведь для этого нужно было приложить силу, особенно к жестким стеблям бессмертника и толстым — астр. Силу, которой нормальный бутуз четырех лет еще не обладает. Но Мурманцев уже имел случай убедиться, что Стефан физически гораздо сильнее обычного ребенка. Хотя выглядит едва ли не ангелочком — карапуз с темными шоколадными глазами, ямочками на пухлых щеках и крепкими ножками.
Сорванные цветы горкой лежали неподалеку. Рядом сидел на корточках Стефан, палочкой расковыривал в рыхлой влажной земле ямку, вытаскивал из кучи цветок и сажал его заново. Головкой вниз. Потом руками утрамбовывал землю вокруг торчащего стебелька и делал ямку для следующего. Лицо ребенка было сосредоточено, от усердия высунулся язык, а на щеках и на выпуклом лбу засохла размазанная земля. На «родителей» он не обращал ни малейшего внимания. Мурманцев даже не был уверен, осознает ли вообще мальчишка их постоянное присутствие рядом с собой. Временами этот ребенок заставлял его чувствовать себя пустым местом. Стаси жаловалась на то же самое. «Как будто он касается меня волшебной палочкой и превращает в тень. Или в призрак», — говорила она. «Скорее всего, он и живет в реальности призраков», — отвечал на это Мурманцев.
