— Это что за размер, Аркадий? — спросили виршеплета, хохоча и хлопая его по плечам.
— Мой собственный! — победно возгласил Аркадий. — Не чета вашему!
— А твоя раба любви осталась довольна твоим размером? — непристойно веселилась компания.
— Полно вам, господа, — запротестовал еще трезвый Петр Иваныч. — Лучше пожалейте, как добрые христиане, несчастных японских женщин. Они и в самом деле рабыни. Эти самурайские кланы используют их как вещи.
— Для чего они их используют в своей стране однополой любви, Петр Иваныч?
— Для вывозной торговли. Доподлинно известно — у самураев это один из основных источников дохода. Чтобы товар лучше шел, оснащают их вот этими самыми… разными приспособлениями.
— Господа, предлагаю объявить японским кланам войну! — торжественно провозгласил Аркадий, вскакивая.
— Тост! — пьяно закричали ему. — Тост за войну с кланами! За японских рабынь любви — стоя, господа!
Зазвенели стаканы. Гуляки вслед за неуемным Аркадием повскакали с мест, опрокинули стопки за самурайских дам и снова попадали на стулья.
— А вот послушайте-ка, господа, историю, — раздался громкий, спокойный голос, перекрывая все остальные.
— Тише, господа! Тише! Моня берет слово!
— Моня! — тряхнул головой совсем пьяный господин. — Ты же все знаешь про жизнь. Евреи — они такие, все знают. Ррраскажи нам, Моня, что ты знаешь!
Моня — вальяжный франт с бегающими глазами, трезвый, в отличие от остальных, — начал рассказ.
— Задумал я, господа, писать роман. Вот вы тут призывали к войне с кланами. А я же думаю, воевать нам с кланами не нужно. Ни к чему это, господа. Была уже одна русско-японская — вспомните, чем она кончилась.
— Э, Моня, да ты пораженец, как я погляжу? — вздернул голову Аркадий и погрозил пальцем.
— Просто прагматик, Аркаша. Обыкновенный расчет. Чего вы хотите этой игрушечной войной добиться? Освобождения японских женщин? Господа, это можно сделать по-другому, по-умному. Без грома пушек и звона мечей.
Кто- то из присутствующих громко и пьяно захохотал. На него зацыкали.
— Закройтесь, Коломенский. Тише. Моня командует парадом!
— Свел я, господа, — невозмутимо продолжал Моня, — тесное знакомство со здешней самурайской диаспорой. Для того, как вы догадываетесь, и в город ваш приехал, материал для романа набирать. Интереснейшая культура, должен вам доложить, эти японцы. Вот вы тут говорили об империи Техно. Это так. Но известно ли вам, что отношения внутри кланов строятся по совершенно средневековым канонам? Сделаться членом клана можно только через сложный ритуал. Существенной частью его является клятва строго хранить до конца жизни верность клану и все его тайны. При этом в ход идет самое настоящее колдовство. И если клятва будет нарушена, если кто-то захочет выйти из клана — преступника сожрет чудище с горы Фудзи. Даже если он убежит на край света.
— Черти его сожрут, — вставил кто-то. — Что ж в этом средневекового, Моня?
— Я, господа, придерживаюсь агностической концепции мира. Мне ближе чудища с горы Фудзи, чем ваши бестолковые моветонные черти. И, господа, вы ошибаетесь, называя Японию страной однополой любви. Гетеросексуальные отношения там вовсе не запрещены. Я бы сказал, у них существует табу на брак и моногамную связь. Другой частью ритуала вступления в клан является клятва не иметь секса с не-членами этого клана. И, напротив, иметь активные половые отношения внутри клана. Иными словами, новичок должен для начала переспать с десятком женщин и мужчин.
— А я б не отказался… Это ж, черт побери!..
— Господа, клан Дадзай к вашим услугам. Члены его живут в вашем городе и делают свой маленький гешефт, или как говорят в Урантии — бизнес. По моим сведениям, этот клан желает иметь более тесные отношения с Ру. Так что, дерзайте, господа.
— Моня, а ты сам часом не…?
— Я, господа, всего лишь литератор. Наблюдаю жизнь и выжимаю из нее квинтэссенцию. Мои желания скромны…
— …но велики амбиции, — пробормотал хмельной Аркадий. — Эт-та нам известно.
— Моня! Изложи наконец нам свою квит… кинт… винтусенцию! — попросил пьяный господин без имени.
Моня отодвинулся от стола вместе со стулом, забросил ногу на ногу, сложил руки на груди. Обвел слушателей благосклонным, превосходственным взглядом. И начал так:
— Правда жизни, господа, проста. Все мы в жизни преследуем свои интересы, торгуемся с нею, выпрашиваем у нее подарков. Взамен отдаем что-то другое, может, ненужное, а может, очень дорогое. И этот непрерывный обмен с жизнью услугами и дарениями, добровольными и вынужденными, называется, господа, судьбой. Жизнь искусно переплетает судьбы, взаимопогашая интересы и запросы разных личностей. Или, например, наоборот, производя из них резонанс, доводя до точки кипения, чтобы случился взрыв. Скажем, социальный. Или, допустим, война. Возьмем наш гипотетический случай, господа. Вы выражаете желание воевать с кланами за свободу их женщин. Кланам нужно расширенное экономическое присутствие на территории Империи. Но, господа, эти интересы взаимоудовлетворяемы! Все это можно осуществить мирным путем за счет личной унии.
— Как? Что такое? Личной унии? Чьей унии? — заволновались гуляки.
— Империя Ру и государство Новых Самураев легко объединяются, господа, посредством личной унии наследника-цесаревича, — доброжелательно улыбнулся Моня. — Все просто. У наследника Константина есть при дворе близкий друг и товарищ. Назовем его князь Р. Молод и хорош собой, и к тому же имеет возлюбленную невесту, собираясь в скором времени жениться. Но незадолго до намеченного дня невеста бесследно исчезает. Вообразите, господа, ужас и отчаянье князя, горе родителей девушки. Вся столичная полиция поднята на ноги, губерния прочесывается, что называется, от и до, объявлен государственный розыск. Все напрасно. Князь сохнет от тоски, не хочет более жить. И уже берет в руки пистолет, чтобы застрелиться, как вдруг, через три месяца после пропажи девушки, в его доме появляется старый японец. Голова в седых косичках, в глазах — хитрый ум, спина согнута в почтении к молодому царедворцу, убитому несчастьем. Кланяясь, японец говорит князю: могу тебе помочь, такой-то-сан, рассеять твое горе, а взамен ты пообещай мне одну вещь. Князь откладывает в сторону пистолет, берет японца за грудки и говорит, что согласен. Тогда дает ему японец бумагу, где заранее написано, что князь Р. клянется честью в обмен на такую-то услугу стать членом клана, который представляет старик. Князь в нетерпении подмахивает бумагу. Для него сейчас ничто не имеет значения, кроме его любимой. Да и незнаком он с японскими обычаями.
— Э-эх! — Кто-то из выпивох пустил спиртосодержащую слезу.
— Да, господа, японец был хитер. После скрепления договора он рассказал князю, что невеста его много недель обретается в беспамятстве на попечении монахинь. А уж как ее занесло в тот тьмутараканский монастырь в азиатских песках, об этом он, японец, судить не берется. Он лишь разыскал ее при помощи своих священных палочек — тут японец показывает пальцем на мешочек, привязанный к поясу, — и одной древней книги. Князь берет японца в охапку вместе с его священными палочками и летит в эти самые азиатские пески Империи. Находит монастырь, вбегает в келью, невзирая на возмущенные крики монахинь. И видит свою возлюбленную, одетую в черную ряску. Кидается к ней, жарко обнимает, но она испуганно отталкивает его — не узнает, так как утратила память. Она не желает покидать монастырь. Тогда князь бросается к японцу: ты обещал мне ее — так верни мою любовь целиком и полностью. Старый японец загадочно улыбается, вытряхивает из мешочка на поясе свои священные палочки, достает древнюю книгу. Всю ночь напролет он колдует с ними перед зажженным огнем. А наутро будит князя и говорит: иди к ней, она исцелилась от беспамятства, но не забудь наш уговор. Князь не успевает добежать до монастыря — видит ее, спешащую навстречу. Так, господа, кончается первая часть истории. Вторая начинается несколько недель спустя, когда в доме уже женатого князя снова появляется старый хитрый японец. Он просит оплаты услуги. Князь — делать нечего — дает согласие на ритуал. Тогда японец объявляет ему, что, принеся клятвы верности, он должен отдать жену в собственность клана. Что вместо одной у него будет много женщин и даже мужчин. Что таковы священные обычаи клана. Князь хватается за голову. Он принес клятву чести и не может отступить от нее. Но как пожертвовать женой и стать прелюбодеем, гнусным мужеложцем! Он умоляет японца отменить договор, предлагает горы денег. Старик лишь хитро посмеивается и делает намеки на то, что семейное счастье так легко рушится, при этом бормочет про священные палочки и чудищ с горы Фудзи. Князь продолжает умолять. Наконец старик смягчается. Говорит, что имеется обходной путь. Вместо себя князь должен предложить другого человека. Нужно, чтобы тот по доброй воле согласился войти в клан. С тем японец и ушел. Князь же, не думая, что сможет найти замену, снова достал пистолет и вышел из дома — проститься с белым светом. Тут на него и набрел цесаревич Константин. Увидел милого друга чернее тучи и начал расспрашивать. Князь рассказал о своей беде и попросил позаботиться о молодой вдове. Однако Константин отговорил его стреляться. Князь видел по глазам, что наследник задумал нечто, и поверил другу. Цесаревич же сказал, что готов заменить его и войти в самурайский клан. Что это будет хорошее развлечение. Нет, господа, конечно, наследник не имел в виду блудодейство. Он задумал помериться силами с кланом, с чудищами горы Фудзи и священными палочками старого японца. Растроганный князь был отправлен к жене с наказом отослать к Константину старого проходимца, когда тот снова объявится. Цесаревич, в отличие от своего влюбленного и расстроенного друга, сразу же понял расчет японца и всю его хитрую игру. Он догадался, что клану нужен вовсе не князь, а он, наследник престола. Зачем — не знал, но решил принять вызов.
