— О женщины! — вздохнул Мурманцев. — Не успеют выйти замуж, их уже тянет устроить революцию и реформировать семейный очаг.
— Да и ты, Савушка, до женитьбы не выказывал желания засадить меня в светелке за прялку. Павел Сергеич, что-то вы приуныли.
— Извольте видеть, Анастасия Григорьевна, я вовсе не имел намерения ввязывать в это лихое дело столь прелестное и хрупкое создание…
— И вы туда же! — рассердилась она. — Ах, Павел Сергеич, уж предоставьте мне самой оценивать степень моей хрупкости. В конце концов, я не выпускница института благородных девиц. Решено, Савва. Мы сейчас же идем в дом этого несчастного. Будем плясать от печки, как говорят в народе. Павел Сергеич, это далеко?
— В пяти верстах, — заторопился Лутовкин, подхватываясь. — Одна из моих деревенек, Даниловская. Усадьба моя там же рядом. А я вас и отвезу, и покажу, и мужиков посообразительней велю прислать…
— Родная моя, думаю, тебе лучше заняться опросом соседей. А в доме я сам посмотрю. Павел Сергеич, найдется ли здесь какое помещение?
— Непременно. Сейчас к старосте зайдем и устроим помещение для Анастасии Григорьевны. А я распоряжусь, чтоб людей по одному присылали. Вам уж немного подождать придется, сударыня, — рабочий день, кто в поле, кто на ферме.
Длинный шестиместный «Волжанин» Лутовкина, распугав кур с дороги, остановился возле аккуратного, недавно беленого домика с резными ставнями. Из-за штакетника за приезжими наблюдали два темных любопытных глаза. Мурманцев, выйдя из машины, огляделся. Вдоль улицы с обеих сторон стояли в ряд такие же, однотипные, только чуть поменьше, домишки, каждый крашеный в свой цвет, со своими узорами на наличниках и под крышей. Стайка босых мальчишек гоняла в пыли на поперечной улочке штопаный мяч. Где-то стучал топор. Громкоговоритель на столбе неподалеку передавал прогноз погоды. Густо пахло яблоками и чуть-чуть навозом. Мурманцев поморщился.
— Коська, — позвал Лутовкин любопытного наблюдателя, — а ну поди-ка сюда. Не бойсь, не бойсь, иди. Крестник мой, — объяснил он, — младший старосты, Михалыча.
Из- за забора вынырнул мальчуган лет шести, в шортах и майке, с ободранными коленками и леденцом на палочке во рту.
— Здрасьте, дядя Павел, — вытащив леденец, тоненько пробасил мальчик и воззрился на неведомых гостей.
— Батька дома?
— Дома, дядя Павел.
— Так беги и зови, чтоб встречал.
Коська убежал, сверкая голыми пятками. Лутовкин повел гостей к дому. Вдоль плиточной дорожки разрослась смородина. Кое-где еще висели последние ягоды. Госпожа Мурманцева украдкой сорвала несколько и с ладони отправила в рот. Скривила недовольную гримаску — смородина оказалась кислая.
— Воровство наказуемо, — нежно прошептал Мурманцев ей на ухо.
— Почему-то каждый раз хочется убеждаться в этом заново, — в тон ему ответила Стаси.
С крыльца уже спускался мужичок в пиджаке, надетом поверх майки, и парусиновых штанах.
— Доброго утречка хозяину и господам приезжим, — наклонил он голову. — С чем пожаловали, Пал Сергеич?
— Пожаловал я вот с чем, Егор. — Господин Лутовкин ухватил старосту за плечо и увел в сторону, под грушевые деревья.
Через минуту они возвратились.
— Сделаем, Пал Сергеич. Сейчас обзвоню и Вовку своего до поля пошлю. Прошу, господа, в дом. — Мужичок поклонился, приглашая. — Милости просим.
— Не сомневайтесь, Савва Андреич, людишки у нас грубы, но отзывчивы. А с таким ангелом сущим, как Анастасия Григорьевна, дело и вовсе на лад пойдет. Я бы и сам дознание провел, своими силами, да, извольте видеть, временем не располагаю. Сейчас вас до дома Плоткина довезу и по делам отправлюсь. А машину я вам другую пришлю тотчас.
Павел Сергеич достал из кармашка в жилете телефон, потыкал в кнопочки и сделал распоряжение.
— Вы уж без меня тут, Савва Андреич. В содействии людей будьте уверены. Когда закончите, прошу ко мне — отобедать, отдохнуть.
— А скажите, Павел Сергеич, далеко ли отсюда тот лесок с кладом легендарным?
— Верст шесть. Подъехать туда можно. Там дорога рядом проходит на Анисовку, тоже деревеньку мою. А по другую сторону речка, Мокша. Здесь любой вас дотуда проводит. Только в сам лесок не пойдут. Заколдованное там место. И вам не советую, сударь.
— Вы просили меня разобраться, что тут у вас происходит, — напомнил Мурманцев. — Так что леска нам не миновать.
— Так-то оно так, — вздохнул Лутовкин. — Только я намерен и вовсе обнести этот проклятый лес бетонным забором. Чтоб ни одна нога больше.
— А вырубить не пробовали? — то ли в шутку, то ли всерьез предложил Мурманцев.
Господин Лутовкин застыл, изумленный.
— Как можно! Это ж живая история! Преданья старины глубокой! Уездная достопримечательность! Мифопоэтическая картина мира! Решительно невозможно!
— Э-э, любезный Павел Сергеич, — Мурманцев покачал головой, — да вы, оказывается, полны предрассудков. Это в кабинетах хорошо любоваться мифопоэтической картиной мира и коллекционировать местные преданья. А у вас уже четверо крепостных отправились на тот свет из-за такой вот мифопоэзии.
— Пока только трое. — Лутовкин побледнел. — Так вы советуете…
— Пока еще я ничего не советую. А кстати, где находится младший ребенок Плоткина?
— В моем госпитале для крестьян. Думаете допросить? Вряд ли он что знает. Но, впрочем, попытайтесь. А вот и их дом.
Через час Мурманцев стоял возле присланного господином Лутовкиным открытого кабриолета. Задумчиво оглядывал яблони, протягивавшие из-за забора мелкие зеленые яблоки.
Осмотр дома и пристроек ничего не дал. Кроме неприятных ощущений в сарае, где повесился Плоткин, к делу не идущих. Скотину со двора уже свели, но двери не заколачивали. Никто не зарился на чужое добро, оставленное без присмотра. Крестьянские общины с ворами строги до жестокости. Но и без этого отсюда, скорее всего, никто не унес бы и старой тряпки — чтобы не перетащить к себе неведомое лихо, сгубившее семью лодочника. Крестьяне чересчур суеверны. Впрочем, и помещики в этом не отстают от них.
Если Плоткин что-то нашел в «заколдованном» лесу, оно должно быть где-то тут. Не сказать, что семья была зажиточной, но крестьянского барахла, подчас неизвестного Мурманцеву назначения, в доме хранилось много. Отыскать среди всего нечто постороннее, чужеродное, оказалось труднее, чем думалось поначалу. Обстучав пол и стены Мурманцев не нашел никаких потайных ниш. Переворошил тряпье в комодах, прощупал постели, открыл бачок в уборной. На кухне заглянул в шкафчики и духовую печь. Перетряхнул коробки с обувью.
Чувствовалось напряжение в затылке, и звенела внутри струна. Это было его первое дело. Неофициально — сейчас он вел следствие едва ли не как частное лицо. Частный сыщик, усмехнулся Мурманцев. Для ординарного преподавателя Академии Белой Гвардии почти незаконные действия. Впрочем, четверо жертв, среди них двое детей, — достаточное основание для немедленного вмешательства без оглядки на формальности.
