— Но при этом не забывать, что вашим основным заданием остается ребенок. В том случае, если господин Еллер — резидент, его сфера интересов может быть весьма обширна.
— Они вышли на след?… — Мурманцев отпихнул Триколора, насторожившись.
— Очень сомневаюсь, что общество телепатов не помогло им в этом.
— В таком случае, ваше превосходительство, мне нужны дополнительные инструкции.
— Они скоро будут. Удачи, господин капитан.
Карамышев отключился. Мурманцев посидел немного, разрабатывая план действий. Потом отобрал изжеванный и обслюнявленный тапочек у щенка.
Для начала ему нужна была фотография господина Еллера. Ее он скачал из сети общего доступа, распечатал в цвете.
На улице светало. Мурманцев позвонил в судебно-криминалистический госпиталь и оставил заявку на сегодняшнее посещение. После чего вернулся в спальню и неожиданно для себя залез под одеяло к жене. С чувством собственника обняв ее, попросил немного ласки.
Судебно- криминалистический госпиталь располагался в старом трехэтажном здании розового цвета, что сразу настраивало посетителей на минорный лад. Львы по бокам портика разевали пасти и выглядели зевающими домашними кошками. Внутри здания пахло ароматическими маслами. В госпитале содержались в основном невменяемые или симулирующие невменяемость личности.
Мурманцев предъявил удостоверение. Дежурный на контроле проверил записи и позвонил наверх:
— Посетитель к Такуро Касигава. — И Мурманцеву: — Третий этаж, комната десять. Ждите там, господин капитан. Вот ваш пропуск.
Мурманцев поднялся на третий этаж, показал пропуск охраннику и был препровожден в комнату номер десять. Через пять минут доставили Такуро Касигаву.
Японец казался испуганным и угнетенным, но никак не безумным. Жесткая темная шевелюра топорщилась во все стороны, глаза тревожно бегали, руки нервно сцеплены на груди в оборонном жесте. Мурманцев показал на стул, сам сел напротив. Японец неуверенно устроился на краешке сиденья. Одет он был в лиловый халат и мятые шерстяные штаны.
— Итак, — сказал Мурманцев, — думаю, обойдемся без околичностей и без восьмиглазых чудовищ с горы Фудзи.
Касигава дернулся, едва не упал со стула.
— Спокойно. Здесь их нет. И в кармане я зверушек не принес. — Мурманцев был беспощаден, хотя понимал, что напрасно. Парня в самом деле что-то сильно напугало в ту ночь.
Но именно из-за этого он и молчит, скрывая правду под слоем бреда.
Японец посмотрел на него смущенно-растерянно и отвел глаза. Мурманцев полез во внутренний карман и выложил на стол свой козырь.
Касигава, едва увидев это, переменился. Нижняя челюсть пошла в сторону, рот криво распялился, голова затряслась, пальцы вцепились в халат. Мурманцев наблюдал за ним с хладнокровием бывалого костоправа.
Самурай начал задыхаться от застрявшего в глотке вопля. Наружу вырывалось лишь нечто сипло-слюнявое. Мурманцев наконец смилостивился и убрал распечатанный портрет господина сочинителя Еллера.
Он очень рассчитывал на эту шоковую терапию, хотя до сего момента не был полностью уверен, что это вообще окажет какое-либо воздействие. Все-таки они не располагали никакими прямыми доказательствами причастности Мони к делу о похищенном аннигиляторе.
Произведенный эффект убил все сомнения.
Японец приходил в себя, громко нервно сглатывая. Кадык бултыхался туда-сюда.
Мурманцев наклонился к допрашиваемому.
— Итак, — повторил он вкрадчивым тоном, — этот человек передал тебе аннигилятор?
— Нет, нет, не передал, — замотал головой японец, глядя на мучителя расширившимися глазами.
— Тебе лучше освободить совесть, — доверительно посоветовал Мурманцев. — Не то никогда не избавишься от чудовищ с горы Фудзи.
Касигава порывисто, свирепым жестом схватил голову руками, будто хотел снять ее и выбросить. Сжал зубы, перекривившись, и крепко зажмурился.
Мурманцев подождал немного. Он знал — теперь японец будет говорить. Его страх вывесили перед ним на гвоздике, и уже нельзя ни убежать, ни отстреливаться, как той ночью.
Руки упали на колени.
— Я взял, — начал исповедь японец. — Он не знал. Я украл. Он приходил, часто. Долго сидел, брал женщину, разговаривал. Спрашивал. Мне не понравился. Глаза хитрые, обманные. Один раз я видел под одеждой оружие. Я подумал: зачем он с оружием. Честный самурай не прячет оружие под одеждой. Он ушел с женщиной. Я подождал. Потом взял ключ и вошел. Женщина не спала, я приказал ей молчать. Нашел оружие и ушел. Никогда не видел такого. Хозяину не сказал. Я думал, он будет кричать, когда увидит, что оружия нет. А он ушел, ничего не сказал. Может, не увидел. Потом я весь день смотрел на оружие. Оно мне нравилось и не нравилось. Я понял, что в нем большая сила. Тот человек должен был очень рассердиться, что пропала такая вещь. Он и рассердился. Перед ночью он пришел ко мне. Верхом на огромном, с восемью глазами…
Касигава снова затрясся, закрыл лицо ладонями. Мурманцев подумал, что будь на его месте психоаналитик Залихватский, или еще какой-нибудь, он бы с ученым видом изрек, что имело место подсознательное ожидание наказания, принявшее форму архетипического воплощения ужаса. Но на месте Мурманцева был сам Мурманцев, и он подумал, что, скорее всего, господин Еллер воспользовался услугами какой-нибудь местной подпольной колдуньи, чтобы хорошенько напугать вора. Или же господин агностик сам не чужд магических упражнений.
— Он был очень страшный, — полузадушенным голосом продолжал японец. — Размахивал мечом, большим как дерево. А его зверь дышал огнем и скреб когтями по земле. Он закричал мне, чтобы я вернул ему оружие и никому ничего не говорил. Я побежал. Долго бежал. Он меня догонял. Он был моя смерть. Ничего не помню… Я сошел с ума. Так сказали потом.
Японец всячески прятал глаза от Мурманцева. Может, он и свихнулся после встречи с Моней верхом на чудище, но рассказ его не вызывал никаких вопросов и сомнений, был четок и ясен.
— Я поговорю с врачом, — пообещал Мурманцев после недолгой паузы. Без излишнего, впрочем, сочувствия. Ибо велено: «Не воруй».
Он нажал на кнопку под крышкой стола. Дверь открылась, вошел конвоир-санитар.
— Можно уводить.
Японец поспешно встал и безропотно отправился обратно в палату, в компанию настоящих и фальшивых сумасшедших.
Мурманцев выполнил обещание и побеседовал с доктором. Тот в колдовство не поверил, а посему Такуро Касигаве предстояло провести в дурдоме еще немало времени.
Трактир «Маргиналии» находился на Коннозаводской улице. По странному совпадению там же жила вдова, что принимала у себя «дальнего родственника», психоаналитика Залихватского. В самом этом обстоятельстве не было ничего подозрительного. Правда, Залихватский сказал, что не знает ни Петра Иваныча, ни Мефодия Михалыча, ни даже Порфирия Данилыча, частенько заседавших, по-видимому, в этом трактире. Но ведь психоаналитикам и необязательно говорить правду. Они, судя по всему, вообще не отличают, где кончается правда и начинается совсем другое. Скорее всего, они специально приучают себя не отличать, потому что без такого навыка невозможно искусное владение их сектантской бредософией, каковое владение они и демонстрируют без запинки.
