Другой увидел и тоже начал вырезать. За ним третий и так далее. Коммунист, не коммунист — а все равно, с Богом спокойнее. И каким-то просто чудом они эту высоту назавтра вырвали у немцев. Только вся земля, берег весь был в трупах. Когда забирали с убитых документы, почти у каждого на шее крест, к ниточке привязанный. Мне дед показывал свой, он в коробочке его с войны хранил, как медаль. Заржавленный весь уже был. Я тогда так и подумал, что это вроде солдатского знака почета, самодельный орден мужества. Что такое Бог, мне никто не рассказывал, я и не знал. Дед сам толком объяснить не мог.
После паузы раздался пронзительно-грустный голос Василисы:
— Война многое расставляет по своим местам. У русских с войной вообще особые отношения. Война — наша родина, отец и мать. Мы выходим из нее голыми, но с задубевшими шкурами. Война кует наши тела и души. Она наша огненная купель.
Леха ужал это лирическое размышление в коротких четыре слова:
— Наша родина — сожженная земля. Здорово у него получилось, мне понравилось.
— Ведь Земля — это наша душа, сапогами не вытоптать душу, — подхватила Василиса. — Кто поверил, что Землю сожгли?! Нет, она затаилась на время… Моя любимая песня у Высоцкого…
Точно, в отряде любили Высоцкого.
— Нет, не страшно, когда земля сожжена, — продолжала Василиса. — Страшно, когда уничтожены семена, А ведь сейчас уничтожают семена. Хотят оставить нас без будущего…
Дальше пошло уже неинтересное, конец я стер. Поцелуев и намеков про любовь, как я предполагал, не было.
Глава 2. Оруженосец
Мы залегли в перелеске, растянувшись цепью, и ждали сигнала к бою. Впереди, метрах в ста, в нас тоже целились из автоматов и тоже, наверное, ждали сигнала. Первым никто не хотел начинать. Мы толком не разглядели их, что за люди и куда направляются, споткнулись о них будто сослепу в этом реденьком березовом лесочке. Я лежал метрах в пяти позади Святополка, за деревом. Командир пытался что-нибудь разглядеть в бинокль.
— Монах, — вдруг позвал он, — посмотри-ка, вон там, возле кривой березы. — Он перебросил бинокль.
— Вижу, — сказал Монах, — торчит глупая башка. Как раз для прицела.
— Не узнаешь?
— Постой-ка… это же Сова., ну да, точно он.
Я слышал, он организовал из каких-то охламонов боевую дружину, «Белый штурм», или что-то вроде.
— Приехали, так вашу, — ругнулся командир, — чуть не перестреляли друг дружку. У тебя платка белого нет? Ладно, так пойду.
Он оставил оружие на земле, встал в полный рост и пошел вперед, размахивая над головой руками.
Минут через пять оба отряда братались, с шутками и пересмешками. Сова оказался щуплым парнем чуть постарше нашего Матвея, с часто мигающими глазами. Он радостно и возбужденно обнимался с командиром, Монахом и еще несколькими своими знакомцами из наших. Хохотал над случившимся казусом как над хорошей шуткой. Только когда Монах сказал о его торчавшей башке, он немного приутих и стал яростно тереть лоб.
— Да, есть недоработка Что не узнаем своих — это плохо. Нужны какие-нибудь опознавательные знаки… А что, это идея. Белые повязки? Черно-желто-белая форма? Нет, не годится. Как попугаи будем.
— Консолидация движения нужна, — серьезно заговорил Монах. — Координация действий. Общее руководство, единый центр. Разрозненными отрядами много не навоюешь. А то и перегрызться можно. Перестрелять друг дружку. Кому от этого лучше? Только оккупантам… Вот если б народное ополчение поднять как в тысяча шестьсот двенадцатом…
— Так-то оно так, — опять почесал в голове Сова. — Только на какой платформе объединяться? «Православие, самодержавие, народность»? «За Святую Русь»? Или «Смерть интервентам»?
— Предлагаю коротко и внятно: «С нами Бог!» — вбросил идею Ярослав. — Остальное приложится.
— Аще Бог по нас, кто на ны? — с выражением вопросил Богослов. — Если Бог за нас, кто против нас? — Он прислонился спиной к сухой березе, и береза со стоном повалилась на землю. Едва не пришибла троих парней из отряда Совы.
Сова перевел на Богослова мигающие глаза и задумался. Наконец изрек:
— Вот я и говорю.
После этого устроились на поваленном дереве и вокруг него — держать военный совет, делиться информацией. Сова рассказал, что они идут в соседний городок, наводить порядок.
— Там, по сведениям, инкарнация Горного Старца обосновалась со своими горными орлами. Не слыхали? Устроили террор, люди пропадают, а в их квартирах целые гаремы поселяются. Тамошним патрулям дела до этого нет, у них важней заботы — русских бабушек с базара гонять, чтоб своей петрушкой конкуренцию пришлым торгашам не создавали. В местном супермаркете исламисты все выгребли и мечеть устроили. Шариат еще вроде не ввели, но детей вместо школы заставляют в мечеть ходить. Возле нее игральные автоматы поставили, один жетон стоит «аллахакбара», десять — исповедания ислама, двадцать — одного намаза Многие добровольно принимают мусульманство, чтоб не иметь проблем.
— Ясно, — сказал Монах. — В срочном порядке твердят наизусть, в каком году и со сколькими женами аллах путешествовал из Мекки в Медину.
— В мечети у них, по сведениям, склад оружия. И еще один в штаб-квартире, она же — райские кущи для посвящаемых.
— Помощь нужна? — коротко осведомился командир.
Сова прикинул в уме.
— Да нет, там есть у нас один человек, местный. Его эти горные орлы бомжом сделали. Он сейчас население расшевеливает, собирает дружину. Склад с оружием возьмем, людям раздадим. По нашим данным, террористов там не много, голов тридцать. И около полусотни их баб в гаремах. Бабы наверняка не вооружены, они же нас не ждут. И «кобр» они вряд ли на помощь позовут, в Пятой колонне теперь нет единомыслия насчет радикалов-исламистов, нейтралитет держат… Прорвемся, не в первый раз замуж.
— О подрывах церквей знаете? — спросил командир. — Не эти ли орлы работают?
— Что-то слышал, но не видел еще. — Сова наморщил лоб. — Да много их тут, орлов-стервятников. Каждому охота падали испробовать.
Святополк поднялся, протянул Сове руку.
— Удачи, парень. Будь жив.
— И вам того же.
Оба отряда разошлись своими путями. По дороге Паша Маленький долго собирался с мыслями и наконец спросил у Монаха:
— А в каком году-то?
— Чего? — не понял Монах.
— Ну это, из Медины в Мекку?
— А-а. Не напрягайся, Паша, аллах никогда не осчастливливал своей персоной ни той, ни другой.
Паша погрузился в глубокие размышления, я же пристал к Ярославу.
— Горный Старец — это кто?
Ярослав выдал мне справку, не выходя из полудремы, в которую обычно впадал на долгих дорогах:
