– Все, как мы договорились? – понизив голос, спросил Себастьян.
– О да, – кивнул мужчина, и его нависшие брови сошлись в прямую толстую линию. – Те бутылки сделали свое дело. Большинству из них уже море по колено. – Он кивнул на другую дверь. – Даже не соображают, что их заперли.
– Благодарю вас, мистер Дитч. Я у вас в долгу.
– Да что вы, милорд. Вы уже щедро отблагодарили меня. – Мужчина с алчным блеском в глазах погладил нагрудный карман. – На эту ночь он ваш, милорд, – сказал он, указывая на коридор, и протянул Себастьяну небольшую связку свечей.
– Что ты сделал? – шепотом спросила Шарлотта, когда Себастьян провел ее мимо ухмылявшегося мистера Дитча.
– Ничего такого уж страшного. – Подняв повыше свечу, он повел Шарлотту дальше по коридору в темный музей. – Я пожертвовал ящик бренди этим бедным, забытым всеми ребятам, которые по ночам охраняют здесь пустые залы. – Себастьян усмехнулся. – Акт благотворительности, пожертвование в пользу искусства, так сказать.
– Ты напоил охранников? – Не в силах этому поверить, Шарлотта бросила еще один взгляд назад на едва различимого Дитча.
– Да. Но не переживай, я утащил ящик из подвалов Рокхеста. И к счастью для нас, они не слишком привередливы.
– А как же этот мистер Дитч?
– Этого парня, очевидно, не тянет к выпивке, как его приятелей. Он предпочитает пожертвование в более твердой форме.
Золото. Шарлотта мысленно увидела, как Себастьян улыбается, получая свой выигрыш у Меррика.
– Ты его подкупил?
– Совершенно верно! Я же сказал тебе, что эта ночь будет поучительной. Так и есть.
Они поднялись по узкой лестнице, и Себастьян, не тратя времени даром, распахнул дверь и провел Шарлотту в галерею Таунли, которая двумя годами раньше была пристроена к задней стороне Монтегю-Хауса.
Галерея освещалась несколькими свечами, дававшими достаточно света, но не так много, чтобы привлечь внимание снаружи к их незаконному посещению.
Шарлотта глубоко вдохнула, ботинки Пруденс выпали у нее из рук, и она совсем не как леди широко раскрыла рот.
– Вот это да! – наконец удалось ей воскликнуть.
Вдоль каждой стены зала одна за другой стояли древние статуи – боги и богини, на веки вечные заключенные в тюрьмы из великолепно обработанного мрамора. Себастьян словно дал ей ключ не от музея, а от самой горы Олимп.
– Твое заветное желание, Лотти, – прошептал он ей на ухо, подойдя сзади, и, нежно положив руки ей на плечи, слегка подтолкнул вперед. – Удовлетворяю это твое тайное желание «синего чулка».
У Шарлотты заблестели в глазах слезы, которым она не могла найти объяснения. Она осмелилась войти в музей и поначалу осторожными, нерешительными шагами прошла в середину длинного зала.
– В таком платье ты кажешься сошедшей с одного из этих пьедесталов, – сказал Себастьян, прислонясь к стене.
– Я не думаю... – Шарлотта оглянулась на него через плечо.
– Я так думаю.
Шарлотта, возможно, и дальше бы спорила, если бы ее взгляд не остановился на простой, но изящной скульптуре.
– Борзые! – воскликнула она. – Ты только посмотри, они такие же замечательные и милые... – Она чуть было не сказала «как говорила мне Гермиона», но вовремя остановилась. – Как я читала в путеводителе.
– До сих пор не могу поверить, что у тебя есть путеводитель. – Себастьян подошел к ней и поставил возле себя свою загадочную коробку.
– Да, есть, – заявила она, надеясь, что ей не придется его предъявлять, потому что на книге была надпись «Моей самой дорогой подруге Шарлотте от Гермионы», и еще потому, что она держала ее под матрацем на Куин-стрит, чтобы скандальное издание не попалось на глаза матери.
– Выглядят дружелюбно, – согласился он, глядя на собак, одна из которых ласково и по-дружески лизала другой ухо. – И, полагаю, они более покладисты, чем тот пятнистый слон, которого Рокхест называет гончей. – Он покачал головой. – Не понимаю, почему вчера Роуэн все время рычал на тебя. Обычно он так и норовит улечься тебе на ноги и ведет себя как комнатный щенок.
– Да, странно, – согласилась Шарлотта, сжав пальцами кольцо на руке.
Шарлотта сделала еще несколько шагов, а Себастьян пересек зал.
– А вот и лошадь для тебя, Лотти, – позвал он ее.
Она подошла к мраморному барельефу, на котором был изображен юноша, удерживающий вставшего на дыбы коня.
– Да, пожалуй, я бы на него поставила!
– На лошадь или на молодого человека? – уточнил Себастьян, слегка отступив назад.
– Ты нахал. – Шарлотта ткнула его в бок. – Это же произведение искусства.
– Так всегда говорит Арбакл, когда с кистью в руке вожделенно смотрит на тебя. – Себастьян уже не в первый раз таким тоном говорил о художнике.
– Тебе не слишком нравится Арбакл, да?
– Он, конечно, мастер, – пожал плечами Себастьян. – Но когда он стал писать тебя так...
– Как?
– Как будто пытается украсть кусочек твоего сердца лично для себя, – выставив подбородок и помолчав, ответил в конце концов он.
– Это никому не удастся. – Она крепко сжала Себастьяну руку. – Мое сердце принадлежит только тебе.
Кивнув, он наклонился и поцеловал Шарлотту в лоб, а затем они продолжили путь по галерее, восхищаясь скандально знаменитой коллекцией сэра Чарлза Таунли.
– Какая прелесть. – Подняв фонарь, он осветил скульптуру женщины. – Она похожа на тебя.
– Это, должно быть, Клити. – Покраснев, Шарлотта обошла вокруг пьедестала. – Таунли называл ее «моя жена». Во время восстания, когда ему пришлось покинуть дом, он берег ее больше всей остальной коллекции.
– Вероятно, потому, что она не слишком ворчала на него...
– Перестань шутить, – оборвала его Шарлотта. – Мне кажется, она грустит. У нее такое печальное выражение.
– Наверное, у нее такое же доброе сердце, как у тебя, – промурлыкал Себастьян ей в ухо.
Рука об руку они шли дальше по залу, пока не добрались до изюминки всей коллекции.
– Венера! О, Себастьян, смотри, это Венера Таунли! – прошептала Шарлотта, глядя на изящную даму и признаваясь себе, что никогда не видела ничего столь изумительного.
Прекрасная статуя заставила даже Себастьяна прекратить пустую болтовню и настолько подействовала на него, что Шарлотта, обернувшись, чтобы узнать его мнение, увидела, что Себастьян возвращается к своей непонятной коробке.
– Оставайся там, где стоишь, – сказал он, вернувшись не только с коробкой, но еще и с несколькими свечами.
– Зачем?
– Я хочу нарисовать вас обеих: Венеру Таунли и мою Афродиту, – ответил он и, присев на корточки перед коробкой, принялся ее распаковывать.
