Лотти? Почему он все время так называет ее? И что он подразумевает под «одним из тех настроений»?
Очень скоро Шарлотта все это выяснила.
Неожиданно ее руки оказались поднятыми у нее над головой, и его бедра прижали ее к матрацу. Затем его рот снова набросился на нее с поцелуями – на этот раз с такой ненасытностью, что Шарлотта испугалась.
– Вот так, моя дикая кошечка, – приговаривал он между поцелуями. – Я знаю, как приручить тебя. Подожди и увидишь.
Шарлотта не собиралась ждать и узнавать, что именно на уме у этого негодяя, и, собравшись с мыслями, улучила момент, чтобы позвать на помощь. Но тут его губы завладели одним из ее сосков. Втянув его в рот, мужчина водил языком по коже, пока тот не поднялся и не затвердел.
Его поцелуй и прикосновение привели в смятение безгрешность Шарлотты. От внезапного чувства, которое ему было так же легко вызвать у нее, как другому сорвать маргаритку, волна неизведанного желания прокатилась по телу Шарлотты, поколебав самые основы ее добродетели.
И ее крик отчаяния превратился во вздох удивления.
– О да, малышка Лотти, я знаю, что тебе нравится, – сказал он, перейдя от одной груди к другой и снова принимаясь за свое завораживающее колдовство. Затем он слегка подвинулся, и что-то твердое настойчиво уперлось ей в бедра между ногами.
Все прошедшие месяцы Шарлотта считала сувенир графа Уолбрука, присланный с Южных морей, просто огромным преувеличением мужских способностей, но сейчас, имея перед собой наглядное доказательство, она поняла, что в мрачных предостережениях матери о «раздувшемся дьяволе» содержалась доля правды.
И словно этого было недостаточно, он схватил ее бедро другой рукой – Господи, сколько рук у этого человека?! – и притянул Шарлотту еще теснее к себе.
Он хотел быть ближе?
Конечно, потому что он еще подвинулся и направил кончик своего мужского достоинства так, что тот скользнул глубже прямо к... к ее окончательной погибели (как будто ей было мало проснуться нагой рядом с мужчиной).
Однако Шарлотта осознала, что, стремясь полностью уничтожить ее, он, чтобы удержать ей бедра, убрал свою руку с ее рук и сейчас направлялся туда, куда она не собиралась его впускать, – независимо от того, что ее бедра и вообще все ее тело, казалось, руководствовались исключительно собственными желаниями и тянулись вверх навстречу его предложению.
Найдя край одеяла, она откинула его вниз, и ее ослепил яркий солнечный свет, падавший сквозь прозрачные оконные занавеси.
Поморгав, Шарлотта тряхнула головой, пока ее взгляд не сфокусировался на красных шторах, а затем на странно знакомом портрете на противоположной стене комнаты. Тогда, и только тогда она смогла взглянуть вверх на лицо своего противника.
На мужчину, которого она прекрасно знала.
– Лорд Трент? – воскликнула Шарлотта.
– Ты продвинулась дальше, чем я думал, если уже называешь мое имя. – Его лицо расплылось в широкой улыбке, словно это была удачная шутка. – Но не будь такой официальной, Лотти, моя любовь. Восторженного «Себастьян! О, мой Себастьян!» будет вполне достаточно.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и его бедра вновь рискованно направились к ее погибели.
Лорд Трент. Нагой. На ней. Называет ее «Лотти»?
«Это сон», – сказала себе Шарлотта, и на долю секунды логика придала ей некоторую уверенность. Но все же, если говорить честно, то когда в ее снах лорд Трент присасывался к ее груди так, как он делал это сейчас, или когда в ее воображении его пальцы блуждали в завитках... там, внизу... а ее бедра охотно раскрывались для него, принимая его искусные интимные ласки, которые завораживали и посылали в ее тело стрелы пронзительного удовольствия? Когда и в каком сне кончик его пальца поглаживал скрытый там бугорок? Как мог любовник из снов знать о том месте, когда она сама лишь предполагала о его существовании?
О Боже, это не сон.
– Что вы, по-вашему, делаете, милорд? – Шарлотта вырвалась из его объятий, таща за собой простыню.
– По-моему, доставляю тебе удовольствие. – Он усмехнулся озорно и порочно. – Доставляю наслаждение нам обоим, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он начал подвигаться к ней, сокращая расстояние, которое, как надеялась Шарлотта, останется между ними.
– Не приближайтесь, – приказала она со всей строгостью, на какую была способна, и указала на разделявшую их границу на простыне. – Милорд, я не знаю, как вы оказались здесь или как я здесь очутилась, но я не...
Шарлотта запнулась, когда его рука, скользнув под простыню, поймала ее за лодыжку и притянула обратно к нему в объятия.
– Вчера вечером ты выпила слишком много, – поддразнил он Шарлотту, – и из-за этого с утра такая сварливая. – Он снова потерся о ее шею и сказал охрипшим голосом:
– Позволь, я разбужу тебя как подобает.
Его пальцы вернулись обратно, продолжив свой путь к расщелине, и то восхитительное, соблазнительное тепло начало заволакивать Шарлотте сознание...
«О, Себастьян! Мой Себастьян...»
О чем она думает? Разум Шарлотты с возмущением выступил вперед, и она нашла в себе силы, чтобы вырваться из крепких мужских объятий.
– Что вы делаете?
– Я же сказал, что бужу тебя.
– Таким образом? – Шарлотта натянула простыню выше. Он пожал плечами, его губы снова скривились в порочной улыбке, и ее пограничная линия заколебалась перед лицом такого соблазна, поэтому Шарлотта избрала новую тактику обороны. Она закрыла глаза.
– Проклятие! – буркнул он.
Матрац рядом с Шарлоттой прогнулся, и, моментально открыв глаза, она увидела, что вся нагота Марлоу выставлена напоказ.
Себастьян Марлоу. Голый. Но это же позор!
«Просто восхитительно», – думала Шарлотта, до тех пор, пока чувство приличия не заставило ее снова зажмуриться и вдобавок заслонить глаза обеими руками.
Но Себастьяна, очевидно, ни в коей мере не заботили приличия.
– Проклятие! Проклятие! – ворчал он. – Я опаздываю на завтрак в саду у Берков. А ты знаешь этого старого болвана, он просто помешан на пунктуальности.
Украдкой взглянув между пальцами, Шарлотта увидела, что он нагнулся и перебирает свою одежду. Когда, вытащив брюки, белую рубашку и измятый шейный платок, он бросил их на кровать, Шарлотта отдернула от лица руки и от изумления открыла рот.
Он пересек комнату, абсолютно нагой, словно для них обоих в этом не было ничего необычного.
Неужели этот мужчина всегда так ловко притворялся? Шарлотта достаточно времени провела в доме на Беркли-сквер, много раз бросала взгляд на непристойную коллекцию графа, чтобы понять, что этот Марлоу являл собой настоящий образец мужского совершенства.
Худощавый, крепко сложенный торс опирался на длинные мускулистые ноги, а плечи, с которыми Шарлотта так безуспешно пыталась бороться, казались необъятно широкими. Ее пальцы сжались, а потом выпрямились, и воспоминание о стальном теле, прижавшемся к ней, снова вызвало дрожь.
