Дорогие родственники? Это несколько меняло дело.
Дядя Финеас и тетя Верена передали девочек на воспитание в Пензанс на третий день после похорон их родителей. И ни разу за все последующие одиннадцать лет не последовало ни одного посещения, ни единой строчки, свидетельствующих о заботе их единственных родственников.
Нет, о детях по-настоящему заботились лишь миссис Тафт и ее муж-моряк капитан Тафт. Они относились к девочкам с участием и любовью, которыми не обременяли себя их кровные родственники.
Джорджи перевела взгляд с дяди на тетю, затем опять посмотрела на дядю:
— Это правда? Мой официальный опекун действительно этот лорд Данверс?
Дядя наморщил нос и свел брови.
— Да, — наконец признался он. — Ваш отец оставил все свои деньги лорду Данверсу и доверил ему опекунство над вами. Но не забывайте, что вся ответственность за расходы на ваше воспитание легла на мои плечи. Ваш опекун одобрил лишь какие-то незначительные суммы, а затем взвалил все на меня — Он запыхтел, потом бросил салфетку на стол.
Черт побери, подумала Джорджи. Оказывается, не только дядя Финеас руководил всей ее жизнью, теперь всплыл какой-то незнакомый и определенно равнодушный опекун, отравляя ее жизнь. Неужели этим мужчинам нечем больше заняться?
— Тогда я требую встречи с лордом Данверсом, — заявила девушка. — Я выскажу ему то, что уже сказала вам. Я не выйду замуж за лорда Харриса.
— У лорда Данверса нет времени выслушивать жалобы эгоистичной девчонки. Все документы уже подписаны, и послезавтра объявление о свадьбе будет помещено в газетах.
— Уверена, что лорд Данверс не столь бессердечен, чтобы выдать меня замуж без моего согласия.
— Твоего согласия? Зачем оно ему? — Дядя Финеас покачал головой с тем же презрением, с каким выслушивал жалобы тети Верены по поводу того, что слуги тайком пьют их лучший херес или что она не может найти модистку, которая предложила бы фасон идеальной для ее головы шляпки. — Советоваться с женщиной относительно ее замужества? Что за чушь!
Джорджи опять взглянула на массивный поднос, но сдержалась.
— Не думаю, ведь именно мне придется вынести все унижение медицинского осмотра, не говоря уже о том, что мне предстоит делить постель с человеком, который, по слухам, болен сифилисом.
— Сифилисом! — ахнула тетя Верена, словно говоря, что подобные слова доконают ее, и действительно чуть не упала в обморок. Ее голова склонилась в одну сторону, затем в другую, желтые завитки запрыгали, как нарциссы на весеннем ветру, а дыхание стало прерывистым. — Моя нюхательная соль! Мой флакончик!
Лорд Брокет похлопал жену по руке:
— Успокойся, старушка.
— Как вульгарно, — сумела выговорить тетя Верена. — И это за обедом.
— Теперь смотри, что ты наделала, гадкая девчонка, — сказал дядя Финеас, переводя взгляд на Джорджи. — Вижу, я напрасно тратил деньги на твое воспитание. Если бы та ничтожная женщина не умерла, я потребовал бы назад всю сумму до последнего шиллинга. Ты ведешь себя как простолюдинка, а не как благовоспитанная молодая леди, которая вот-вот должна стать графиней. — Он поднял свой бокал и нахмурился, обнаружив, что тот пуст. — А теперь вон, дерзкая девчонка. Я хочу спокойно закончить обед. — Он потянулся за графином.
Джорджи наклонилась над столом и передвинула графин так, чтобы дядя не мог до него дотянуться. Она упрямо встретила его сердитый взгляд. Он мог что угодно говорить о миссис Тафт, которая определенно была не лучшей кандидатурой, чтобы обучать девочек правилам хорошего тона. Но в данный момент Джорджи испытывала благодарность за то, что получила другие уроки от этой умудренной жизненным опытом женщины, например, как постоять за себя.
— Дядя, если вы не имеете отношения к этому предполагаемому браку, я обсужу его с лордом Данверсом. Пригласите его сюда. Хоть сегодня.
Дядя махнул рукой, выпроваживая ее из комнаты.
— Это невозможно. Этот человек занят собственными проблемами. Скорее всего сейчас он уже покинул город. Сегодня утром его судили за предательство, по крайней мере так сообщается в «Тайме». — Он подвинул к ней лежавшую рядом с его тарелкой газету. — Считай, тебе повезло, что я имею право высказаться по поводу этого дела, иначе неизвестно, с кем бы ты была сейчас помолвлена.
— Он — предатель? — Она взглянула на заголовок статьи, и ей стало ясно, что на этот раз дядя был честен с ней. Предательство. Ее опекуна осудили за предательство. Ей бросились в глаза другие слова из длинной и обстоятельной статьи: «бесчестный», «трусливый», «чудовищный».
О чем думал их отец, оставляя своих дочерей на попечение такого человека?
Впервые в жизни Джорджи поймала себя на том, что предпочла бы иметь опекуном своего дядю. И она должна была признать, что нуждается в его помощи. Отчаянно нуждается. Она даже была готова угождать ему, если потребуется, как только перед ее мысленным взором возникла картина дряхлого, дурно пахнущего старика, который возьмет ее в свою постель. Этого было достаточно, чтобы сдержаться.
— Дядя, ведь вы обещали мне лондонский светский сезон, — сказала она, подвинув к нему графин вина, словно давая ему взятку. — Подарите мне его, так чтобы я по крайней мере могла попытаться найти более подходящую партию. Это всего лишь три месяца.
— Светский сезон? Тебе? — Дядя Финеас покачал головой: — Об этом не может быть и речи. Мы лишь выбросим на ветер кругленькую сумму. Возможно, это удастся твоей сестре, так как она получит неплохое состояние с помощью тети Верены. Но ты? Едва ли. — Он засмеялся, и его веселость пронзила ее сердце, хотя в его словах и была доля правды.
В двадцать один год она была уже несколько старовата для участия в ярмарке невест и прекрасно понимала, что не относилась к числу тех изысканных и образованных молодых леди, которых предпочитают мужчины из общества. Она была слишком высока, а ее фигура отличалась округлостью, так что ее нельзя было назвать изящной крошкой. К тому же слишком своевольная и прямолинейная, чтобы придерживаться в разговоре таких безопасных тем, как погода или любимое мороженое в кондитерской Гюнтера. При том, что ее излюбленными темами было итальянское искусство и новшества в навигации.
Однако почему бы не попытаться? Должен же найтись человек, который примет ее из рук дяди. Она отбросила остатки гордости и начала умолять его:
— И все же, дядя, вы не можете лишить меня возможности появиться в свете, если не ради меня, так из уважения к памяти моего отца.
Как только Джорджи произнесла эти слова, она поняла, что зашла слишком далеко, так как лицо дяди пошло пятнами того же красного цвета, что и вино в графине.
— К черту сезон! Я нашел тебе мужа с годовым доходом в двадцать тысяч фунтов, а ты ведешь себя как изнеженная и избалованная девица. И как ты смеешь обращаться к памяти отца, словно он был святым! Он сделал свой выбор, когда женился на твоей матери, этой французской дряни. Прислушался он к мнению своей семьи, своих друзей? Нет! Он получил жестокий урок когда она убила его, и я не допущу, чтобы эта семья вновь опозорила себя опрометчивым браком или другим толь же печальным скандалом. — Он перегнулся через тол и погрозил ей пальцем. — Слушай меня внимательно девочка, я больше не потерплю от тебя ни единого слова об этом деле. Ты выйдешь замуж за Харриса, и уверен ты не пожалеешь об этой сделке. — Угрожающий палец указал на дверь.
