Борт «Сибариса»
1800 год
Джорджи наклонилась и задула мерцающий огонь в фонаре. Она вздрогнула в сыром трюме, вздрогнула от воспоминаний, которые ожили в ее памяти и сердце.
Она вспомнила. Она вспомнила все до мельчайших подробностей. Как она могла забыть об этом на все эти годы? Как ее страхи так долго подспудно хранили ее воспоминания? Теперь, когда она все это вспомнила, у нее словно камень с души свалился. Это только укрепило ее силы, волю, решимость.
Отогнав страшные видения, она задумалась, что ей следует теперь предпринять.
Это больше не была битва одного Колина. Это была и ее битва тоже. Он сражался, чтобы спасти нацию, ее стремление победить уходило корнями гораздо глубже.
Она будет сражаться в этой войне, чтобы вновь обрести свою душу.
Глава 14
Перед рассветом Джорджи обнаружила, что шлюп Мандевилла ушел, так же как и другое судно, оставив лишь плывущих бок о бок «Галлию»и «Сибариса».
Всю ночь она шагала по каюте, пытаясь придумать, как нейтрализовать французский экипаж, но отвергала одну идею за другой.
Когда из-за горизонта показалось солнце, Кит перевернулась на своей койке.
— Ты все еще не спишь?
— Да. — Джорджи не могла заглушить звучащие У нее в Ушах слова Мандевилла.
«Никаких свидетелей, Бертран. Никаких свидетелей» Скоро они придут в порт, и тогда все пропало. Не , — оворя уж о том, что с каждой минутой Мандевилл все ближе и ближе подплывал к Лондону, а значит, и к осуществлению своих гнусных планов.
— Если ты не поспишь, все кончится ужасной мигренью. И судя по кругам под глазами, ей уже самое время начаться. — Кит натянула одеяло на голову.
Сестра была права. Только этого недоставало — приступа мигрени. И вряд ли на корабле можно было отыскать иву, которая могла облегчить ее страдания.
Не было ничего хуже ее ужасной мигрени.
Ужасная мигрень…
Неожиданно тело Джорджи покрылось гусиной кожей.
— Кит! Блестящая идея. Жестокий приступ мигрени. Ее сестра выглянула из-под серого шерстяного одеяла:
— Ты собираешься устроить французам головную боль?
— Что-то вроде этого, — ответила Джорджи и улеглась рядом с сестрой, шепча ей на ухо идею своего плана.
Люк наверху открылся и впустил поток солнечного света, ослепившего Колина. Открытый глаз Колина моргнул, а вот второй, заплывший, продолжал болезненно пульсировать.
У него раскалывалась голова, ребра болели, но он успокаивал себя тем, что ничего не сломано. Он поправится со временем — в том случае, если оно у него будет Вот только присутствие Мандевилла на корабле оставляло мало надежд для каждого из них.
Но даже эти малоприятные мысли не отвлекли его от открытий Пимма, и всю ночь он думал о том, кем оказалась Джорджи.
Теперь многое обретало смысл — почему она не призналась ему, кем была, ее авантюрный дух, но по-прежнему оставалось много вопросов. Почему она так боялась его? Почему постаралась избежать помолвки с лордом Харрисом? Очевидно, этот союз не был браком по любви, как уверял его поверенный.
Возможно, Пимм знает что-то о лорде Харрисе. Но прежде чем Колин успел спросить его об этом лестница заскрипела и застонала, когда по ней начал спускаться стражник, ворча по поводу дурного запаха в трюме и того, что он пропускает свой завтрак.
— Может, они наконец пришли накормить нас? — спросил Ливетт, поднимаясь с пола и подходя к Колину.
— Можно только надеяться, — ответил тот, хотя сомневался, что Бертран будет тратить богатейшие запасы продовольствия на борту «Сибариса» на плененный экипаж.
Если повезет, они получат по черпаку похлебки из зараженного долгоносиком зерна с «Галлии». Но чтобы обрести силы, он должен есть — он должен думать о безопасности Джорджи, Кит и Хлои, а также о своем беспокойном брате.
Главное же — остановить Мандевилла. Затем он исполнит данное Бертрану обещание — устроить факел из «Галлии».
Но как найти выход из создавшегося положения и осуществить задуманное?
Стражник стоял у подножия лестницы, пока Бертран с трудом нес свое тучное тело на нижнюю палубу.
— Это вряд ли завтрак, — пробормотал Ливетт, отворачиваясь от двери.
Но в данный момент Колин не думал больше о своем пустом желудке. Его внимание привлекла третья персона, отважно спускающаяся по лестнице.
Изящные лодыжки и аккуратные икры могли принадлежать только одному человеку.
Джорджи.
Его сердце бешено заколотилось при виде ее. Она была жива и здорова. Во всяком случае — пока.
Когда она достигла последней ступеньки, Бертран протянул руку, и она приняла ее с улыбкой, которая могла растопить любое каменное сердце.
— Благодарю вас, капитан, — пробормотала она. — ВЫ очень любезны. — Она позволила Бертрану задержать свою руку несколько дольше, чем это было необходимо, и, пока Колин наблюдал, как толстяк пускал слюни и не сводил с нее глаз, он поклялся потопить каждый корабль, который попадет под командование Бертрана.
— Как же иначе, — запинаясь произнес старый идиот. — Все, что вы пожелаете, лишь бы видеть вас в хорошем настроении. — Какое-то время он продолжал нести околесицу, затем повернулся лицом к обитателям трюма: — Доктор? Где доктор?
Колин вытянул руку, чтобы преградить путь Пимму.
— Зачем он вам нужен? Бертран сощурил глаза.
— Это не ваше дело, Данверс. Отойдите назад, или я позову того парня, чтобы он поработал над твоим трупом.
Но Колин стоял на своем:
— Что вы хотите от мистера Филлипса?
Бертран начал было угрожать и сыпать ругательствами, но тут вмешалась Джорджи:
— Мне нужна помощь мистера Филлипса.
Что, черт побери, она придумала на этот раз? Безумная, своевольная Джорджи разрабатывает новый дикий план, и здравомыслящий Колин невольно почувствовал страх за их жизни. Джорджи ни перед чем не остановится, если у нее в голове зародился план.
Он осмотрел ее с головы до ног:
— На мой взгляд, вы великолепно выглядите.
— Это не ваше дело, что беспокоит мадам, — заметил Бертран. Он повернулся к Брюну: — Выведи этого докторишку и смотри, чтобы он не нанес какого-нибудь вреда мадам Сент-Антуан.
Бертран вновь склонился над рукой Джорджи.
— Когда вы почувствуете себя лучше, может быть, вы снова сможете отобедать со мной.
— С превеликим удовольствием, — промурлыкала она. Капитан вскарабкался вверх по лестнице, изо всех сил стараясь выглядеть галантным и грациозным, чему особенно мешало то, что его живот с трудом протиснулся сквозь люк.
