Приказываю временно труп парня поместить в местном морге, постараться завести холодильные установки, подключив их к нашему электрогенератору. В морге обнаруживаем несколько трупов, которые уже и не пахнут: с тех пор, как отключили электричество, они уже успели и протухнуть и отпахнуть… Кладем несчастного парня в свободную ячейку. Блюю в сторонке, вдали от взглядов солдат, при воспоминании вида этих развалившихся на составные тел. Неожиданно обнаруживаю рядом рядового. У него то же самое, по той же самой причине.
02. При всем этом еще, вспоминая предупреждение командира французских партизан, стараемся максимально защитить замок от попытки проникновения партизан, пусть даже в ходе хоть самой наисмелой и дерзкой атаки. Когда наши ребята активно минируют северную сторону крепостной стены замка, конечно это нападение и происходит. А у нас практически все командиры «в поле». Со мной рядом лишь Лукин. Завязался неравный бой, в противостоянии которого был перевес численности на стороне наших врагов. Скажем так, один против тридцати. На момент нападения «в поле» находилось около сорока наших саперов, которых мы могли поддержать с крепостной стены лишь сотней стволов. Им бы только пробиться к воротам, но, к сожалению, парни были взяты врагом в полукольцо.
Никогда не забуду, как со словами «Россия превыше всего» погибали наши лучшие солдаты; Михаил Панков, несмотря на близко подошедших партизан, обстреливавших его метров с восьмидесяти, под пулями как ни в чем не бывало продолжал минирование, он хотел закончить свою работу, потому что все и всегда доводил до конца, так его учили. Нечаянно задев за собственноручно установленную мину, Михаил подорвался. Наверное, метров на пятнадцать вокруг лежали его синего цвета внутренности, пока он в конвульсиях еще несколько минут умирал, с высоты крепостной бойницы я видел его глаза: он смотрел в нашу сторону и, перед самым концом улыбнувшись, помахал на прощание рукой. Александра Комиссарова французский снайпер застрелил прямо в глаз — это у них, французских партизан, шутка такая над солдатами-очкариками. Поэтому в армии людей с плохим зрением снабжают линзами, но дальше надевать их или нет — дело свободного выбора самого солдата. Никогда не забуду, как четверо ребят несли Сашу на руках, его очки были перебиты пулей на две части, осталось лишь одно очко, которое безнадежным маятником болталось на душке на его окровавленном правом ухе. Пытавшемуся помочь еще живому Комиссарову медику Артему Прокофьеву снайпер отстрелил правое ухо — Артем схватился за голову и упал, обливаясь кровью. Левон Аратюнян со снайперской винтовкой, обнаружив раньше всех врага, успел залезть на дерево и, ведя меткий огонь, смог некоторое время сдерживать (один!) натиск врага с левого фланга. Положив около двадцати партизан ранеными и убитыми, Левон погиб. Одичавшие от вида крови партизаны еще долго решетили из пулеметов его безжизненное тело, застрявшее в ветвях.
Квасникову Ивану взрывом гранаты вышибло глаза, тогда он, повернувшись лицом к неприятелю, улыбнувшись, превозмогая боль, вынул из кобуры «Стечкина» и, вставив ствол себе в пустую глазницу, вышиб себе мозги. Так нас учили в училищах: даже если ты умираешь, когда все уже для тебя потеряно, производить действия по психологическому воздействию на противника.
Последним из всех наших ребят, кто минировал подходы к северной стене замка, погиб Роман Ракитин, встав во весь роете гордо поднятой головой, подняв пулемет и не переставая из него стрелять, он закричал:
— Россия! Россия! Россия!
Эти подлецы особеннно долго терзали тело нашего героя огнем из своих М16 Wv.
Подвиг Ракитина, как и подвиг героической смерти всех остальных наших товарищей, воодушевил нас — я перестал лить, как баба, слезы и жевать сопли… Подхватив голос Ромы, слабевший от пуль, пронзавших его тело, мы стали вопить:
— Россия! Россия! Россия! Россия! Россия превыше всего!
В этот момент приказываю Лукину срочно бежать в ратушу и вызывать вертолеты. Чтобы он слушал и исполнял приказы, а не рассуждал по их поводу: «Я ребят не брошу! Я ребят не оставлю!» — бью его по лицу:
— Исполняяяяяять!
Тем временем, уничтожив сорок наших человек в неравном бою в поле у крепостной стены, французы пошли на приступ. Они достали деревянные лестницы и полезли наверх. Продолжаем отстреливаться как можем. Кидаем гранаты, а из самых близких к земле бойниц поливаем врага огнем из огнеметов. Вы еще запомните нас! Кто-то запел гимн нашей державы. Его тут же подхватили десятки других глоток:
Из пепла воскресши, меня не забудь. Россия превыше всего!
Хрена лысого воевать, продвигаясь медленно? Стремительная атака — залог наименьших потерь. Теперь-то я вспоминаю неотесанного Орлова совсем по-другому. Отец родной, да ведь хотел лишь, чтобы мы в переделке имели хоть на немного шансов побольше к тому, чтобы выжить. Какой же я был неблагодарной скотиной! Никогда себе не прощу.
Хоть мы и успели положить сотни три врагов, не меньше, но все равно их столько, что, кажется, устоять нам не придется. Возвращается Михаил и докладывает, что сделал все как надо — сюда вскоре пришлют штурмовые вертолеты, но даже раньше их прилетят штурмовые самолеты.
Скорее бы, скорее бы!
Раньше я думал, что все летчики — надменные, горделивые щеголи, чрезмерно зациклившиеся на своей форме. Теперь же… Соколики родные! Ну, где же вы?
Наши потери несмотря на то, что мы ведем огонь с очень хороших позиций, сквозь узкие щели бойниц, все возрастают. Мне почему-то очень не хочется, чтобы Лукин погиб. Он моложе меня года на три — самый младший из всех офицеров. Приказываю ему отпустить из-под ареста священника. После чего пойти на пост к черному кресту. Чуть не плача: «А как же ребята?» — он все же исполняет.
Потом мы начинаем скидывать на головы французов мины для минометов, бросать мотки колючей проволоки и сыпать противопехотные отжатые мины… Черный дым, марево и огонь. Все-таки они не могут взобраться пусть даже в самый нижний ряд бойниц. Наши ребята дерутся в рукопашную штыками: «Это вам от матушки России!» — но стоят до конца.
Когда все же в одну из бойниц проникают враги, паренек, «державший» ее, видимо почувствовав в этом свою вину, дергает кольцо гранаты, висящей у него на бронежилете, — за одной детонируют все остальные гранаты, и шестеро влезших французов пронзает сотнями осколков.
— Ребята! Держитесь! — неожиданно заработала «местная» рация. — Не покидайте пределов «объекта 112» и по возможности найдите себе укрытие.
Штурмовики сбрасывают первые бомбы.
03. Ткаченко не интересует, сколько мы сегодня потеряли парней.
— Хоть на сколько-нибудь, хоть на чуть-чуть вы смогли продвинуться? Ну, может быть, появилась хоть какая-нибудь зацепка?
— Боже! Что я наделал!
— Наоборот, сегодня я сдуру приказал отпустить из-под стражи человека, который, судя по всему, об этом знает больше, чем остальные.
— И что же?
— Он тут же исчез.
