— Гляжу, вы без бронежилета? А зря!
Рояль был в кустах, раздался выстрел, и священник упал на пол второго этажа своего дома. Дом был как бы разрезан пополам, а на улице стоял заспанный Михаил и щурился.
Рядом стояли еще двое наших парней. Михаил, призакрыв один глаз, спросил:
— Эй, ну ты куда исчез?
— Мишка-Мишка, где же твоя крышка? Ты только что шлепнул нашу последнюю надежду получить хоть какую-то информацию о том, как уничтожить крест.
— Извини, я тут думал, что тебя убить хотят, уж прости!
А я начинаю колуном разносить в клочья то, что осталось от уютного, видимо, домика. Бью по стенам, по полам, ломаю двери и сантехнику. Михаила отправляем досыпать, а двое остальных начинают помогать мне. Машем колуном посменно, минут по пятнадцать. В конце концов разбив пол в комнате, которая на одну треть обрушена, обнаруживаем примитивный тайник — под паркетом, под ковриком конечно. Бумаги, старые и новые, написанные, конечно, по-французски. Пожелтевшие листы, заполненные каким-то готическим шрифтом, и листы, напечатанные на принтере. Ну, те, что напечатаны на принтере, можно распознать особым компьютерным армейским распознавателем. Но вот старые рукописи, клочки бумаги, на которых очень неразборчиво написано что-то от руки? Запихиваю все это за пазуху, и мы уходим.
13. Тем временем мы все нужны. С нами связывается Ткаченко — ничего нового; с нами связывается Мирошниченко — у него хорошие новости: он сказал, что надавит на Пустовалова, и тот, возможно, остановит свое продвижение на сутки-другие.
Но потом, но потом нас достает знаете кто? Пашкевич.
— Ну что, дорогой вы наш родственничек легендарного Тарасенки? — начал он, характерно так каверкая букву «р». — Вы, по-моему, совсем ошалели, а? Я смотрел эти ваши обмены информацией с Ткаченкой и теперь могу доподлинно сказать, что вы знаете, кому дорожку перебегаете.
— Я не родственник Тарасенко. Я только его полный тезка.
— Ну да, понимаю. Ваши маман и папан от вас с самого рождения скрывали вашу родословную, что ж, похвально, благородно. Но скажу еще больше, это я ввел в стране в обиход эти, но и не только, правила этикета. Так… но вы, юноша…
— Мне уже двадцать три!
— Ах, ну да, вы у нас взрослый, да, извините, забыл, значит, с вас спрос больше… Ну так вот, и теперь, юноша, вы сильно извратились, да еще так, что думаете, будто вам все можно. Можно трахать всех подряд, можно первому в стране человеку поперек горла костью встать. Вы думаете, что кто-то забыл за вами «Дело № 406867009»? А статья ведь серьезная, а? Самовольное прекращение без уважительной причины употребления таблеток «антисекс», к этому совращения другого человека — иного пола, — с последующим совращением. Вам не кажется, что это немного странно, что тогда вы ничего не получили?
— Меня не осудили за отсутствием улик.
— Ага, девочка не захотела вас выдать, ну и что же? Дело можно взять на «доработку» в любой момент! Да и вообще, когда это было видано, чтобы наш суд выносил оправдательный приговор? Да еще по таким причинам — отсутствие доказательств? Молодой человек, вас очень долго опекают дяди из ГБ, но вы им нужны лишь для того, чтобы я не мог спокойно спать. Они вас используют — вот увидите — и выбросят. А то еще чего хуже — шлепнут. Вот что, Алексей Алексеевич, послушайте меня, старого и многое видевшего человека, перестаньте играть в эти игры срочно и слушайте теперь уже мой приказ: черный крест не уничтожать, а завтра утром передать в руки Пустовалова. Иначе же… иначе не сносить вам головы — это я вам гарантирую. Кстати, этот ваш дружок любезный, Ткаченка, он этой вашей Олечке дедушкой приходится. Так что поберегитесь, насколько я знаю, он собирается вам отомстить.
Часть последняя
01. Ребята, стоявшие у меня за спиной, одобрительно загалдели:
— Ух ты, командир, а ты у нас сексом успел позаниматься? Ну, и как это?
— Херня все это, ребятки, — отвечаю, — не стоит, уж поверьте, этим увлекаться.
Обычно в таких или им подобных случаях, в случаях, когда возникает, скажем, некое напряжение, всегда найдется человек, который правильной речью напряжение снимет. То есть когда, к примеру, среди какого-нибудь коллектива назревает недовольство руководством или же возникнут, скажем, какие-нибудь порывы к чему-то противозаконному, обязательно внутри самого коллектива есть тот, кто громко и очень убедительно будет всех наставлять на путь истинный. Просто это ребята из ГБ. Они везде.
— А я так и думал, — начинает разглагольствовать паренек, некогда мне предложивший «Марльборо», — жена, секс, семья, дети — зачем это все? Это лишь отвлекает от главного — от службы в армии.
Вокруг раздается одобрительный гул: да-да, у нас еще впереди такие цели, такие задачи — столько еще воевать! Парень говорит, обращаясь ко мне:
— Не так ли, командир? — взгляд его лукав, один глаз прищурен.
— Да-да, конечно так! (Сука.)
Приказываю никому даже не думать о перерыве с приемом «антисекса». Сам лично проверять буду! Гул недовольства и недоумения.
Сам себя спрашиваю: а тебе можно? Ну, Пашкевич, гад, знал, что сказать, по связи знал, что эти его слова не смогут не внести хоть немного сумятицы. Для разрядки посылаю солдат, которые были свидетелями моего разговора с Пашкевичем, на различные задания: двоих — обыскать дома покойных булочника и врача. Судя по некоторым из уже переведенных бумаг, священник, врач и булочник сгруппировались в добровольном порыве к объединению вокруг этого креста, но пока еще не ясно, для каких целей. То есть… некогда сгруппировались. Остальных четверых я отсылаю сходить в морг — посмотреть, на месте ли труп сына священника.
Будьте осторожней: вполне возможно, что он жив и пожелает вами полакомиться.
02. Двое возвращаются быстро: дома булочника и врача горят как свечки, просто полыхают! То есть священник, видимо желая, чтобы его база данных по кресту никому не досталась, вначале, прежде чем поджечь свой дом, поджег дома своих сподвижников. Как было ясно из бумаг, эти трое вместе занимались некими «научными экспериментами» с крестом. Затем возвращаются ребята из морга: труп сына священника исчез. А чего ты ждал? Только где он, если еще недавно мы прочесали вдоль и поперек весь замок в поисках живых людей, для того чтобы отправить их на попечение к партизанам. Одно из двух: он или в замке, или нет. Второе меня просто пугает. Монстр-кровосос, любитель парного человечьего мяска, сидит, спрятался где-то в городе, но мы не знаем где.
В любой момент ожидай неприятностей, но мне кажется, что мы потеряли уже достаточно людей для того, чтобы понести еще хоть какие, хоть небольшие потери. Нет. Больше не надо!
03. Тем временем в бумагах святого отца нахожу ответ на вопрос, где в замке можно хорошо спрятаться. Расселина в скале, прямо под храмом. Где же ей еще быть-то? И теперь уже мне не кажется странным то, что храм непосредственно своими стенами упирается в крепостные стены, и даже больше — его колокольня служит боевой башней, как бы «вырастая» из поверхности крепостной стены. В расселину же путь один — через дверь, хорошо замаскированную рядом с алтарем. О’ кей. Значит, нам туда дорога.
