— Вы тоже будете присутствовать? — спросил я агента, уверенный, что он не увидит в вопросе цитаты из «Любви и смерти».
К моему удовольствию, он промямлил что-то о ранее оговоренной встрече с «губковым пирожным». Именно так это прозвучало, а я счел за благо не уточнять.
Хозяин клуба оказался красивым крепким мужчиной с хриплым голосом, короткой курчавой (благодаря химии) шевелюрой и такой массой золота во рту, что его явно хватило бы на оплату всего моего обучения. Серьезного вида нисэй в розовой куртке для гольфа кое-как обеспечивал нечто, родственное синхронному переводу, а бывший ёкодзуна распространялся о надеждах, сулимых мне низко расположенным центром тяжести, о преимуществах, порождаемых одинаковым владением обеими руками, необходимости дополнительного укрепления диафрагмы и о необычных спортивных способностях моих соотечественников. (Он тоже принимал меня за уроженца Самоа, и я оставил его в этом заблуждении.) Затем было сказано, что жилье и стол в помещении клуба в Рёгоку будут мне предоставлены бесплатно — «много стола», хихикнул переводчик, игриво ткнув меня пальцем в ребра, — а также, что я получу шанс стать богатым и знаменитым и в течение нескольких лет утроить свой вес. Я все еще воспринимал это как шутку и потому позволил себе поинтересоваться: «А если я захочу смотать удочки, накопленный жир надо будет оставить?» — однако зануда толмач отказался перевести мой вопрос.
При прощании я без большого энтузиазма сказал: «Мне нужно подумать». Сделанное мне предложение казалось едва ли исполнимым, и, кроме того, мне совсем не хотелось бросать университет, регби, греблю, занятия тяжелой атлетикой и вечернюю работу помощником шеф-повара в гриль-баре «Франжипани» — лучшем франко-тихоокеанском ресторане в городе. Я попытался обсудить вопрос со своим тренером по регби, но пират-альбинос по имени Джейк (это отнюдь не гипербола: несколькими годами раньше он в самом деле занимался пиратством в морях, омывающих остров Суматра, используя в качестве абордажного крюка винтовку АК-47) только расхохотался, блеснув ослепительными коронками: «Ах ты враль, — сказал он, — кто же возьмет тебя в сумо, когда ты плоский, как стиральная доска!» После этого я позвонил своей ласковой милой матушке, проживающей на райском острове, чье название не должно быть упомянуто в этой истории. Она отреагировала так, как я и ожидал:
— Сыночек, это занятие для богов! Ты избран и не должен упустить свой шанс.
Выяснилось, что Нонни, мамина младшая сестра, живущая на Мауи, прислала ей целую стопку вырезок о самоанско-гавайском футболисте, который преуспел в сумо и построил своим родителям классический нуворишский дом: восемь спален, двенадцать ванных и прачечная размером с бальный зал, оборудованная телевизором с большим экраном, горячей водой и двумя сверхгигантскими «стирально-сушильными кондомами», как выразилась тетушка Нонни, рассказывая обо всем этом по телефону, безусловно, она имела в виду комбайны, боже благослови ее добрую, но не слишком умудренную в лингвистике душу.
— О'кей, мама, — сказал я после долгой дискуссии обо всех «за» (она хотела, чтобы я ехал) и «против» (я не хотел), — я понимаю, что тебе просто хочется получить от меня в подарок замечательную стиральную машину, но, может быть, я и в самом деле поеду, попробую. По правде говоря, у меня всегда было желание посетить те места, о которых писали Лафкадио Хёрн и Изабелла Бэрд.
— Не поняла, что ты сказал о Ларри Бэрде, — откликнулась моя матушка. Перевирать услышанное вообще свойственно нашей семье, а тут были еще и помехи чудовищной междугородной связи.
— Не Ларри Бэрд, мамочка, а Изабелла, — поправил я.
— Изабелла? О, нет! — прокричала она. — Я так и чувствовала, что в большом городе ты свяжешься со скверной белой девчонкой!
Тут уж я мягко попрощался и повесил трубку. Правду сказать, в моей жизни и впрямь то возникала, то исчезала «скверная белая девчонка»: Келлианна Кьюшоу, рожденная морской пеной томная блондинка, барменша во «Франжипани» и модель для местного каталога по рекламе футболок, бесконечно разглагольствующая о своей голубой мечте: поехать в Нью-Йорк и одним махом покорить Бродвей.
В тот вечер я отправился на работу, одетый в белую блузу с цифрой XXL на груди, ведя мою суперкрошечную и суперстарую «тойоту» в ритме «Give Blood: Play Ragby» (последнее — шутка). Во время перерыва на еду я увидел, что Келлианна бесстыдно кокетничает с новым владельцем ресторана — гладким, с прической «конский хвост» и машиной марки «Корветт» лос-анджелесским типом, из тех, у кого гардероб ломится от костюмов фирмы «Армани», а шкафчик в ванной — от мужских духов, секс-игрушек и подхлестывающих потенцию пилюль. От кухонных сплетников я узнал, что он сколотил миллионы на производстве подпольных фильмов и, хотя позже и пустил по ветру целое состояние, все-таки сохранил весьма неплохую сумму. В какой-то момент он вроде бы прошел сеанс возвращения к прежней жизни (с моей точки зрения, это что-то вроде массажа ломиломи для своего «я») и узнал от проводившего процедуру гуру, что не только побывал в роли любимейшего из любовников Клеопатры и правой руки Распутина, но и доблестно прошел воинский путь на Гавайях во времена Камехамеха Первого.
Вы думаете, это открытие заставило его пожертвовать крупную сумму Организации движения за независимость Гавайев или местному благотворительному фонду? Ничуть не бывало: сев в свой спортивный самолет, он прилетел в Гонолулу и купил за шесть миллионов долларов эксклюзивно выставленный на тренд ресторан. Меня чуть физически не стошнило, когда я увидел, что он засовывает визитку в ложбинку между крепкими высокими грудями моей, так сказать, подружки, и у меня действительно свело живот, когда в ответ она игриво опустила свою визитную карточку в передний кармашек его штанов от Хьюго Босса.
Позже, когда Келлианна спросила, что, собственно, со мной такое, я небрежно ответил: «Ничего, я просто надумал отправиться в Токио и стать звездой сумо». Я всегда говорил себе (и, конечно же, окружающим тоже), что решился на этот шаг ради матери, а по правде, если бы Келлианна Кьюшоу не обращалась со мной в тот тропический вечер как с кучкой дерьма игуаны, я, вероятно, никуда бы не уехал.
* * *
Мое появление в клубе Укэмоти сопровождалось восторженными восклицаниями однокашников-сумоистов по поводу моих мускулов, моей курчавости, размеров membrum virile и живота, который еще пират Джейк определил словами: плоский как доска, но куда более мускулистый. Однако самое сильное впечатление произвела на японцев моя волосистость. «Мех, — говорили они, — кэгава». Я подыгрывал им, как мог, изображая бабуина с негнущимися пальцами, что, по забавному совпадению, соответствовало позиции, принимаемой обоими борцами перед началом матча.
Вечером первого дня, когда я, баюкаемый приятными сновидениями, сладко спал в своей маленькой тонкостенной комнате, в дверь постучали. Оказалось, что это Сатико, единственное чадо хозяина клуба, редкостная красавица с лицом сказочной принцессы. Одета она была в кимоно цвета морской воды: ткань из мягко перетекающих друг в друга блеклых серовато-зеленых клеток разрезана надвое дымчато-синим оби, с рисунком в виде стилизованных облаков, блестящие черные волосы заколоты так небрежно, словно она причесывалась не глядя в зеркало.
