Один за другим Микио открывал гробы и втыкал заостренные колья в сердца лежащих там фигур. Среди них попадались отталкивающего вида мужчины и несущие на себе печать зла женщины: с ними он расправлялся легко. Но были лица приятные, овеянные чистотой и невинностью. В этих случаях Микио дважды проверял зубы и дыхание и только потом обретал силы для совершения ритуала освобождения. К счастью, сомнений не возникало: у всех, кто спал в этой комнате, были острые длинные клыки и тот ни с чем не сопоставимый гнилостный запах изо рта, который описывается в готических историях как «зловещий гнилостный дух склепа».
Вероятно, самое страшное заключалось в том, что все они были на грани пробуждения и вот-вот могли вернуться к своей дьявольской жизнедеятельности, в процессе которой, как чувствовал Микио, они неминуемо убьют его, или превратят в себе подобного, или осуществят разом то и другое. Техника вампиризма была ему не совсем ясна, но он нисколько не сомневался, что любой бросивший вызов кровожадным монстрам подвергнется их преследованию и будет наказан.
Кроме двух японцев — средневековой куртизанки и мужчины с тонкими чертами лица, жившего, судя по бархатному костюму и пышному галстуку, во времена дендизма последних лет девятнадцатого века, все спящие оказались взрослыми особями белой расы. Многих из них он опознал как посетителей ресторана, но были и незнакомые: например, кроме вышеописанных японки и японца, потрясающая блондинка калифорнийского типа, которой он никогда прежде не видел (вампирша Барби! — сыронизировал Микио). Отсутствие детей было большой удачей: ему стоило бы огромного труда вонзить кол в крошечное сердце, какому бы монстру оно ни принадлежало.
Наконец, после двадцати шести благодетельных убийств, Микио почти завершил свою неслыханную задачу. Живыми (или немертвыми) оставались только японец и японка и неизвестный обитатель самого большого и помпезного гроба, расположенного на особо почетном месте в дальнем углу помещения.
Пробормотав: «Ага, это шеф», Микио, неожиданно широко зевнув, двинулся к внушительному ящику. В кладовой сделалось заметно холоднее, и он видел пар своего дыхания, густой, как зимний туман на Японском море. Руки и ноги у него начали леденеть, и его отчаянно клонило в сон. Переключая термостат на максимальный холод, он рассчитывал снизить (в случае, если они успеют проснуться) двигательные способности вампиров, но не сообразил, что резкий холод окажет то же тормозящее воздействие и на него.
Левее большого гроба обнаружилась дверь, которую прежде Микио не заметил. Куда же она ведет? — невольно подумал он. «Не открывай ее! Даже не думай об этом!» — кричали разумные клеточки мозга, но непреодолимое искушение заставило нажать на дверную ручку.
Дверь легко отворилась, и Микио оказался в холодном, темном, маленьком помещении. Пахло неясно чем, но очень неприятно. Испорченными свиными отбивными, сгнившей колбасой? — прикидывал он, оглядываясь. Направив луч своего фонаря налево, он не увидел ничего, кроме скрученной в рулоны резины, осветил середину — но она была просто пуста; тогда Микио перевел луч на правую стену, и открывшееся было столь ужасающим и леденящим, что он невольно вскрикнул.
— О нет, — сказал он, наконец обретя дар речи, — только не это.
Параллельно высокому, с открытыми балками потолку висел массивный железный брус. Подвешенные к нему за крючья, свешивались вниз головой над большими черными пластиковыми ведрами два бледных, бескровных, нагих человеческих тела: все крупные артерии и вены у них были надрезаны. То же самое проделали и с мясником, неожиданно осенило Микио. Мерзкие твари убили его, чтобы заполучить арендуемый дом, а кровь взяли в виде бесплатного приложения. Еще одно выражение из французского трактата о вампирах всплыло в его голове. «Les vachess du sung — коровы, поставляющие кровь». Было ясно, что он попал в помещение, которое в вампирском мире служило чем-то вроде небольшой молочной.
Одно из тел принадлежало мужчине лет сорока пяти с неряшливой бородой. Ком подкатил к горлу Микио: это был тот бездомный, которого все в округе ласково называли Дядюшка Бейсбол. Простая душа, он от случая к случаю занимался мытьем посуды и колкой дров, жил, никому не досаждая, в парке, слушал через вмонтированные в старый транзистор ярко-красные наушники трансляции с бейсбольных матчей и спал на каменной скамье в саду скульптур. Микио вспомнился разговор с мистером Канэсиро (торговцем овощами и фруктами) о стакане воды за тысячу йен. Ужасно! — подумал он, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Если б я поделился подозрениями об этом месте прежде, чем Дядюшка Бейсбол пришел сюда мыть посуду, он, скорее всего, был бы жив.
Тело, висевшее рядом, принадлежало пухленькой молодой женщине, которую Микио никогда прежде не видел. Или все-таки видел? Еще секунда — и он вспомнил листочки, расклеенные там и сям по столбам и помещенные дней семь-десять назад на местную доску объявлений. «НЕ ВИДЕЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ НАШУ ЛЮБИМУЮ ДОЧЬ?» — так начинался написанный на них текст, а ниже помещена была фотография круглолицей, веселой девушки в бело-синей матроске.
Бедная девушка, бедные родители! Его охватило желание зарыдать и кинуться прочь, но он тут же вспомнил о своем важном деле, на которое оставалось так мало времени.
— Следующему я отомщу за вас обоих, — пробормотал он, вытирая слезы и закрывая за собой дверь. — Я надеюсь, что вы хоть не слишком страдали.
Все ящики были сделаны из окованной медью кедровой сосны, но последний, остававшийся неоткрытым, — из полированного красного дерева с застежками из металла, казавшегося чистым золотом. Здесь лежит их главарь, чудовищный зверь-убийца, думал Микио, открывая гроб. Сердце у него колотилось от ярости и волнения.
Крышка бесшумно откинулась: внутри, на розовой атласной обивке, спокойно, как живой, лежал метрдотель: тот самый, что подошел к Микио около ресторана и с такой ненавистью смотрел на него в следующий вечер. Вампир был, как обычно, одет в черный смокинг и перетянут в талии алым поясом, но белых перчаток не было, и руки — бледные, тонкие, с выступающими синими венами и неестественно длинными, загнутыми, желто-лиловыми ногтями — лежали, скрещенные, на впалой груди.
— Ты! — выдохнул Микио, и тут, к его ужасу, веки вампира дрогнули, а красногубый рот приоткрылся, показывая зубы, в смертоносной усмешке, потом снова закрылся, медленно, как тюльпан с наступлением сумерек.
Микио посмотрел на часы. Две минуты восьмого. Солнце зашло ровно в семь, через десять-пятнадцать минут на город опустится темнота, нельзя больше терять ни мгновенья. Он вынул из сумки очередной кол, но тот сломался у него в руке. «Спокойно», — скомандовал себе Микио и, пошарив в глубине сумки, извлек кол чуть потолще. Подняв его, он направил удар прямо в грудь, но, стукнувшись об нее, кол расщепился натрое.
В панике, потому что веки вампира снова дрогнули, Микио опустил руку в сумку, чтобы достать новый кол. У него оставалось всего четыре чистых, а два нужно было оставить для японца с японкой. В труде по вампирологии говорилось, что для каждого уничтожения требовался чистый кол, и пойти на риск и использовать один из обагренных кольев, густо усыпавших теперь пол и выглядевших как палочки для размешивания алой храмовой краски, он просто не мог.
