Может быть, красота и реальность несовместимы, подумал он. Трудно было представить себе эту божественную женщину в обычной дневной обстановке: как она втискивается среди всех этих жадно шарящих рук в переполненный поезд метро, как покупает в магазине редьку, как раздевается, чтобы принять ванну. Последняя из перечисленных картин несколько дольше, чем нужно, держалась перед глазами Токи, но, когда он попробовал вообразить, что Цукико живет с ним в приютившемся на задах большой улицы крошечном домике, видение растаяло, словно размытое дождем. Нет, это не пройдет, подумал он. Красавица актриса и продавец золотых рыбок? У меня нет ни малейшего шанса.
И все-таки, когда он рассказал ей о своем занятии, Цукико так захлопала в ладоши, словно он оказался звездой экрана или же председателем правления водоканала «Кубота». «Как это далеко от суеты и как красиво», — сказала она, и мечты Токи ожили с новой силой, а надежда, неподвластная рассудку, зажгла свой яркий огонек. В конце концов, его маленький домик был вовсе не плох, а просто требовал больше ухода. Земля, на которой он был построен, стоила — Токи знал это — хороших денег. Продав ее и переехав на окраину, они построят себе чудесный новенький дом с химическим туалетом и крышей из голубой черепицы.
— Ну как, пойдем? — спросила Цукико. Пока внимание Токи занято было операциями с недвижимостью, она заплатила по счету, истратив при этом, к полному его ужасу, всю толстую пачку десятитысячных банкнот, и встала, накинув шаль из идущих по диагонали золотых, серебряных, бронзовых и медных пластинок.
Пойдем, но куда? — мелькнуло в голове Токи, но, тут же с радостью поняв, что с этой женщиной он, не задавая вопросов, отправится куда угодно, сказал очень вежливо: «Благодарю за чудный вечер» — и прошел за ней к тем же дверям, через которые прежде входил в дискотеку. Очередь из разодетых и мечтающих проникнуть внутрь претендентов тянулась по-прежнему, заворачивая в конце квартала за угол и дальше теряясь из виду, и, когда Токи и Цукико показались в дверях, привратник как раз говорил двум русоволосым американским подросткам, одетым от пят до макушек как самураи: «Сожалею — но следующий».
Увидев Токи и его спутницу, он высоко поднял брови и, когда они проходили мимо, проговорил: «Желаю приятной ночи». Затем придирчиво оглядел Цукико, одобрительно хмыкнул и, шутливо ткнув Токи под ребра, добавил: «И пусть это будет долгая ночь».
* * *
Цукико привела Токи на незнакомую улицу где-то недалеко от Роппонги, а ведь он-то готов был поклясться, что выучил наизусть чуть не все закоулки Токио. Экзотическая красавица и продавец золотых рыбок, они бок о бок шли по городу, и прохожие оборачивались, а Токи был горд и необыкновенно счастлив. Миновали темный, в густой тени зелени храм, где Токи покупал амулет, и он подумал, что, может быть, эта покупка была и не бесполезной. Может, она просто действовала замедленно, как дедушкины снадобья, изготовленные по рецептам китайской медицины.
В Японии скромную, выдержанную в европейском стиле квартиру (по созвучию с существующим в языке словом) называют «особняком». Но дом, в котором жила Цукико, был и в самом деле особняком — по-японски оясики. Внутри господствовала причудливая смесь японского с западным (низкие столики на бухарских коврах, живопись под Моне развешана на бамбуковых ширмах). Электричества не было; Цукико зажгла свечи, и тени метались по уходящим далеко ввысь стенам и куполообразному потолку. Подведя Токи к большому, обитому гобеленом креслу, Цукико мягко надавила ему на плечи и, когда он, подчинившись ее движению, сел, сразу же вышла, сказав: «Минутку, я должна немного освежиться».
— Но ты и так свежа до невозможности, — возразил Токи, и она рассмеялась.
В ожидании Цукико он смотрел, как врывающийся в открытые окна ветер играет, то надувая, то втягивая их, длинными белыми занавесками, как тот же ветер разгоняет прозрачные и похожие на хвосты золотых рыбок облака, набегающие на кругляшок полной луны, и продумывал, что он скажет. У него не было никакого опыта в любовных делах, он никогда еще не назначал свидания и, даже сталкиваясь в боковых улочках с проституткой, никогда не испытывал искушения пойти за ней. Неверно будет сказать, что он хранил целомудрие для жены, но, пусть и не формулируя это словами, он берег его для любви. И вот теперь он обрел ее и чувствовал, что ждать стоило.
Токи судорожно раздумывал, в каких словах предложить свою руку и сердце: сделать ли это просто вежливо, сверхвежливо или коленопреклоненно, и вдруг увидел возле занавески тень. «Цукико?» — спросил он. В ответ раздался шелест, и она шагнула к нему навстречу, свет луны и свечей озарил ее — невероятную, красивую и абсолютно нагую.
От изумления Токи утратил дар речи. Не может быть, все это не со мной, пронеслось в голове. Когда-то давно, в раннем детстве, он пошел поиграть возле храма и совсем не заметил, что прошло много времени. Назад бежал в изменивших привычные контуры зданий сумерках и, отбиваясь от мыслей о всяких волках, привидениях и похитителях детей, случайно оказался на пороге дома соседей, внешне очень похожего на его собственный. Раздвинув матовые стеклянные двери, он крикнул: «Я дома» — и тут же похолодел: за знакомой дверью все было чужое. И запахи (говядина с чесноком), и украшения (пыльные синтетические розы), и звуки (пронзительный смех участников телевизионной игры, незнакомые голоса). Секунду он простоял, онемевший от ужаса, но тут миссис Инатари вышла в прихожую и ласково сказала: «А, это ты, малыш Токи. Пришел поиграть с Мицуо?» И он, наконец-то поняв ошибку и даже не извинившись, бросился прочь со всей быстротой, на которую были способны его обутые в синие боты ножки. Скорее домой: к успокаивающим запахам мисо и курящихся свечек, к знакомой картине, изображающей трех нарисованных чернилами танцующих лягушек, к родным голосам деда и бабушки, папы, мамы и сестрицы — командирши и тараторки.
Именно так все было и сейчас: глядя на залитую лунным светом обнаженную женщину, он чувствовал, что случайно прошел сквозь волшебную дверь в какой-то иной мир, в чужую, странную и волнующую жизнь. Цукико подошла к нему, и Токи закрыл глаза, отчасти от смущения, а отчасти потому, что, казалось, нельзя ему еще видеть вот так свою будущую жену. Он все еще стоял с плотно зажмуренными глазами, словно ребенок, играющий в «кто перетянет они-гокко», когда ее маленькая рука легла ему на плечо. «Все в порядке, — сказала она, — взглянув на меня, ты вовсе не превратишься в камень».
А вот я в этом не так-то уверен, подумал Токи, но все-таки открыл глаза и встал. Рыжевато-каштановые волосы Цукико были распущены, и макушка доставала как раз до адамова яблока Токи. «Ты был очень добр со мной, — сказала она, — и я хочу отплатить тебе тем же. Но сначала давай потанцуем». От этих слов Токи смутился. Что он, собственно, сделал? Ведь это она платила за съеденное и выпитое, она пригласила его к себе домой. Но вот почему она вдруг разделась? Эта ее раздетость никак не дает собраться с мыслями.
Он церемонно положил руки на ее белые как молоко плечи и начал неловко вальсировать по обрызганной лунными пятнами комнате, а Цукико, обняв его за талию, тихонько напевала «О, как любовь твоя глубока» и все время пыталась крепче прижать его, но он, не переставая, сопротивлялся. Для этого у нас впереди еще масса времени, твердил он себе, стиснув зубы. Потом спросил:
