Он отложил письмо и, повернувшись к Филиппу, медленно проговорил:
— Тебе нужно срочно спасать девушку. Если он узнает, что она находится в монастыре, он попытается ее выкрасть, и… — он не договорил и отвернулся.
— Но ведь она под опекой своей матери! Пусть даже она такая, какой описала ее Диана, но, я думаю, игуменья Антония не позволит так поступить с родной дочерью! — воскликнул Филипп и понял, что довод его не слишком убедителен.
И тут Прокоп рассказал, как он узнал про общество антигиппократов и самолично попытался расквитаться с ними.
— Главного я не достал, но вот этого Богуна запомнил на всю жизнь! — договорил Прокоп дрожащим голосом.
— Как же мне быть? — в отчаянии спросил Филипп.
— Надо бежать! — тихо сказал Прокоп, когда все разошлись.
— Я знаю, но вот как?
— А это знаю я! — сказал подошедший Азиз. Прокоп и Азиз уже предпринимали попытку побега, но их поймали и вернули, и все равно ни тот, ни другой не теряли надежды вырваться отсюда, и потому они изучали ходы, замки, составляли график дежурства надзирателей, заводили дружбу с персоналом тюрьмы, и все эти годы готовились к побегу.
— Этот парень поможет нам! — сказал Азиз Прокопу, когда Филиппа назначили врачом. Но они быстро поняли, что поторопились. Филиппу не выдавали нужных лекарств, из которых можно было бы изготовить яд или усыпляющее зелье.
— Ничего. Подождем, — успокоил Азиза Прокоп.
И вот теперь, когда Азиз узнал, что в тюрьме появился человек из мира, до отчаяния влюбленный в Филиппа, он придумал рискованный план.
— Некоторое время я буду издеваться над тобой, — сказал он Филиппу. — Ты станешь жаловаться на меня своему коллеге и попросишь его приготовить какое-нибудь зелье, чтобы убить меня, а мы воспользуемся им и сможем сбежать отсюда. У меня есть дубликаты ключей и план тюрьмы. Но нам надо торопиться! Твоя девушка в опасности, я скоро потеряю ногу, а Прокопу нужно отомстить за своих детей, которые умерли по вине этого Дмитрия Богуна! — глаза Азиза блестели, Филипп видел в них решимость и веру в успешный исход дела. Он согласился.
— Я долго не мог решиться на второй побег, но, увидев тебя, сразу понял, что нам это удастся с твоей помощью! Я поверил в тебя! — сказал напоследок Азиз.
Филипп лег спать, уверенный, что их план сработает и в скором времени он окажется рядом со своей любимой. А пока он вспоминал свое письмо, написанное сегодня, и представлял, как она будет его читать.
«Меня приветствуешь в письме; тебя приветствую в ответе; вот так мы оба узнаем, что мы еще на этом свете! — начиналось послание Филиппа. — Милая Диана, ты не представляешь радость, охватившую мое сердце и мой разум, когда я прочел твои строки. Я столько писал и, наконец, Бог услышал мои молитвы и ниспослал мне твой ответ.
Ты пишешь, что дружна с сестрой Елены и что она такая же хорошая, как и сама Елена, я очень этому рад. Молю тебя об одном: остерегайся человека, которого мы прозвали „Стервятником“. Остерегайся! Скоро я буду с тобой. Мне осталось еще немного! Потерпи, любимая, и пиши мне чаще!
Твой Филипп».
Глава 16
Цензура, через которую проходили письма Дианы и Филиппа, не позволяла им более открыто заявлять о своих планах и опасениях. Диана писала только словами любви и только намеками сообщала о том или ином событии. Они понимали друг друга, и этого было достаточно.
Первую неделю, как и посоветовал Азиз, Филипп избегал встреч с Пестиковым. Он виделся с ним только по делам — при подписании бумаг или получении лекарств.
— Тебе тут еще долго томиться, так что поневоле станешь моим, — плотоядно говорил ему Пестиков, а у Филиппа даже от голоса этого человека волосы становились дыбом. Нет, не от страха, а от отвращения, которое внушал ему Николай, по кличке «Никки», как его здесь прозвали.
— Ну, ну, — только и отвечал Филипп и уходил.
Прошло две недели. Никки не мог не слышать о том, какая вражда существует между Азизом и Филиппом. Азиз никого не подпускал к себе и даже пригрозил Пестикову.
…Вчера Филипп получил тревожные вести от Дианы и поторопил Азиза с финальным актом спектакля, который они разыгрывали уже почти месяц. На руку было и то, что пока в тюрьме никто не знал о наклонностях нового врача. Азиз, Прокоп и Филипп тщательно это скрывали. Иначе плохо пришлось бы в первую очередь Филиппу.
— Мне надо быстрее отсюда уйти, понимаешь? — говорил он. — Твоя нога тоже нуждается в более тщательном уходе. Из-за наших якобы разногласий и Никки к тебе относится хуже! — переживал он, но тут заметил, что мимо прошмыгнул Лавр. Азиз не растерялся и со всей силы врезал… Филиппу по уху. Потом еще, еще, и начал бить его так, что со стороны казалось, будто он решил забить его насмерть.
Филипп кричал, отбивался. Тут вбежали люди, которых позвал Лавр.
— Пошел вон! — кричал на Филиппа Азиз. — Щенок! Ты не заставишь меня лечь под нож! Я лучше подохну здесь, чем буду зависеть от чьей-то милости. — На шум явился и Пестиков. Нужно было видеть его глаза! Этот взгляд, убивающий Азиза своим холодом. Он осторожно поднял почти бесчувственного с виду Филиппа и отнес к себе.
Никки облегчил задачу Филиппу, сам предложив убить Азиза.
— Тебе не надоело все это? — спросил он, прикладывая повязку к раненой голове Филиппа.
— А что я могу сделать? Я хочу просто облегчить ему боль, но этот придурок! — он не договорил. Никки неожиданно прислонился щекой к небритой щеке Филиппа и тяжело задышал.
— П-п-послушай, Никки, я тебя понимаю, но… — Филипп вскочил и отошел к двери. Пестиков умоляюще смотрел на него.
— Не уходи! Я ведь столько времени тебя искал! — слезы на глазах Никки привели Филиппа в бешенство.
— Если любишь меня, так помоги! — закричал он.
Пестиков упал на колени и пополз к Филиппу, вытянув худые белые руки.
— Все… все, что хочешь! — вымолвил он.
Филипп успокоился, обошел его и сел в кресло.
— Первое — надо приготовить сильнодействующий яд. Аква-тофана тебе известна?
— Да, — ответил тихо Никки, глядя на предмет своего обожания.
— Его ведь можно приготовить здесь?
— Да, я попрошу передать мне мышьяк, будто для травли крыс, и мы с тобой убъем всех неугодных и сбежим отсюда! — страстно заговорил он.
— Вот когда сделаем дело, тогда и поговорим, а пока прощай и не попадайся мне на глаза, — Филипп улыбнулся и добавил уже мягче, — до поры, до времени!
У Пестикова перехватило дыхание от последних слов Филиппа. Он стал лелеять надежду на то, что его любовь все-таки будет по-настоящему вознаграждена, Филипп полюбит его!
Несчастный! Если над ним так горько подшутила судьба, значит, и человеку не грех внести некоторые коррективы в его больное воображение.
