К ночи Лауре стало совсем плохо. Девка, ходившая за ней, выбежала из опочивальни, как угорелая, и завопила на весь дом, что хозяйка умирает.
Ирина тут же подоспела. Лаура металась по широкому ложу, бормоча бессвязные слова. Руки ее бродили по собольему одеялу, словно собирали с него незримые крошки. Ирина знала уже этот верный признак приближающейся кончины и, как обессиленная, опустилась на край ложа – ждать.
Внезапно Лаура перестала метаться. Руки ее успокоились и легли вдоль исхудавшего тела. Ирина чуть не вскрикнула, когда Лаура вдруг открыла глаза и посмотрела в лицо свекрови незамутненным ясным взором. Видимо, разум вернулся к Лауре – в зеленых глазах метнулся страх, а губы зашевелились в безмолвном крике.
– Что, милая? Плохо тебе? – не дав волю злой радости, спросила Ирина. – Пить хочешь?
Лаура качнула головой и устремила взгляд на дверь, из-за которой доносился неумолчный рев малыша Владимира. Глаза ее наполнились слезами, но попросить Ирину, чтобы принесли к ней дитятю, Лаура уже не могла. Силы ее убывали. Только взглядом она могла выразить свою страстную мольбу, и такова была сила этой предсмертной мольбы, что проняла она даже Ирину. Она выскочила за дверь и через мгновенье вернулась с ребенком на руках.
Лаура подалась к сыну всем слабеющим телом, ей даже удалось поднять руку и дотронуться до головки малыша. Однако тут же рука упала, и Лаура задышала глубоко и тяжко. Ирина поднесла малыша поближе к матери, и та запечатлела на лбу сына последний поцелуй.
Ребенок узнал мать и мигом перестал плакать, заулыбался, залопотал что-то на своем птичьем языке, протягивая к ложу ручонки.
Некоторое время Лаура еще любовалась сыном, как бы молча прощаясь с ним. Но вскоре глаза ее затуманились, тело изогнуло судорогой. Ирина поспешила унести ребенка, а когда вернулась, Лаура уже лежала тихая и бездыханная.
Смерть стерла с чела Лауры следы страдания. Лежала фряженка спокойной и красивой, словно обычный сон смежил ей веки. Только дыхание не волновало грудь, да последнее тепло уж начало покидать безжизненное тело.
Ирина вышла из опочивальни и, созвав своих молодцев, повелела готовить домовину. Затем отрядила двух из них, одного послав в Киев за священником, а второму велела также собираться в путь.
Выглянув из окна, обомлела – вся теремная челядь стояла под окнами, неотвязно глядя вверх. Вот холопы проклятые! Сторожей, видать, выставили!
Посреди суматохи подошла Мстислава, решившаяся наконец покинуть свое сомнительное убежище.
– Что за переполох? – спросила она. Ее тревожил топот и приглушенные голоса на подворье, но мысль о том, что вся эта суматоха может быть связана с кончиной Лауры, даже не пришла ей в голову.
– Чужеземка померла, – коротко ответила Ирина. – А с ней и сынок ее преставился, – вдруг добавила она и покосилась по сторонам.
– Как померла? – воскликнула Мстислава, задрожав всем телом.
– Только что. Падучая у нее была. И внук мой Владимир заболел, от матери заразившись, и умер в одночасье.
Мстислава открыла было рот... да так и осталась стоять под грозным взглядом свекрови. Та, досадуя на невестину недогадливость, подцепила ее под руку и завела в укромный уголок.
– Закрой рот. Не ровен час, муха залетит. Ты что, не помнишь нашего уговора на случай, коль помрет Лаура?
– Так я ж не думала, что она взаправду умереть может, – запинаясь и глотая слезы, прорыдала Мстислава. – Думала я, что поправится она и все уладится.
– Эко ты какая боязливая, доченька. Ожидала ты, али нет, да только Лаурка померла и теперь о себе думать надо. Ей-то уж не помочь!
– Что делать надо? – утерев глаза, спросила Мстислава, но голос ее звучал настолько неуверенно, что Ирину даже злость взяла на излишне чувствительную невестку. Виду она, однако, не показала.
– Тебе, милая, делать ничего не придется. Я все сама улажу. Ради тебя, моя любезная, и ради моего будущего внука, пойду я на великий обман. Как мы с тобой давеча говорили, отошлю Владимира в свою дальнюю деревню, а Эрику скажу, что умер его ребенок, заразившись от матери. Твое же дело все мои слова подтверждать, чтобы у мужа твоего и тени подозрения не возникло. И не смей более слез лить – не по делу они. Подумаешь, важность, фряжская рабыня померла! Не велика потеря!
Мстислава согласно кивала головой, лишь раз подняв на Ирину глаза, когда упомянула она имя Эрика. Потом, сославшись на усталость и нездоровье, укрылась вновь в спаленке, лишь бы не видеть скорбных приготовлений, идущих в доме. Однако от мыслей своих тяжких Мстислава бежать не могла, а потому мучилась, беспрестанно возвращаясь памятью ко всему, что случилось с того времени, как приехала она в этот красивый дом, обставленный чужеземными вещами.
Пред ее мысленным взором представала чужеземка-фряженка, бывшая к ней столь ласковой. Кажется, вот только сейчас сидела она в светлой горнице с книгой на коленях, а перед ней ползал веселый Владимир, все агукал...
Что ждет теперь ее, Мстиславу, и ее дитя? Припомнила она и старую поговорку о том, что на чужом счастье своего не построишь, и оттого еще тяжелее стало на душе. Впору хоть в омут головой, да жаль нерожденного ребеночка. Оставалось Мстиславе только в ужасе и тоске ожидать, чем все дело кончится, и молить о пощаде незнакомого сурового Бога, веровать в которого повелел всем дядя, а также отец ее ребенка, князь Владимир.
Вечером того же дня на резвом коне повез холоп Ирины малое дитя Лауры в дальнюю деревню. Как ни ожесточено было сердце Ирины против фряженки, внука она все ж по-своему жалела. Даже поцеловала его на прощание и перекрестила. Слуге в руки даден был кошель с деньгами, чтобы воспитывался мальчонка у добрых людей не в нищете, а в достатке.
Поднимая клубы пыли, помчался конь по дороге, увозя спящего крепким сном ребенка прочь от родимого дома, где столь краткий срок довелось ему прожить при ласковой матери. Долго смотрела им вслед суровая Ирина и тихонько, украдкой, словно скрывая печаль от самой себя, смахивала невесть откуда взявшиеся слезы.
А Эрик тем временем был в пути. Казалось бы, только и радоваться ему, предвкушая близкую радостную встречу с любимою своею Лаурой и крошкой сыном. Но какая-то странная тревога обуревала воеводу, не выпускала из холодных, цепких объятий. Нечто подобное случилось с ним только однажды, когда ехал он с Лаурой из Константинополя.
С каждым днем тревога становилась все сильнее и ощутимее. А когда до дому оставалась три дня пути, случилось Эрику испытать великий ужас. Ехали они по пыльной дороге в разгар самый жаркого дня. Эрик во главе дружины погонял коня и оторвался от воев на дальнее расстояние. И вдруг увидел в знойном мареве – впереди на дороге стоит Лаура в том самом зеленом платье, на которое отрез еще в Константинополе был куплен. На малое время подумалось Эрику, что, ежели, не утерпев, отправилась Лаура ему навстречу? Хоть и знал он, что быть того не может – не удержался, окликнул любимую. А она отвернулась и пошла медленно по дороге, не оставляя в пыли следов.
