Ярыш воспользовался слабостью незнакомца, и, поняв, что если здесь и сейчас, немедленно, он не лишит жизни этого необъятного человека, то всего лишь через какое-то неуловимое мгновение ему самому придется навсегда распрощаться с белым светом, со всей силы всадил саблю в еще не успевшего подняться противника.
К тому моменту уже расправившиеся со своими врагами другие казаки с замирающим сердцем наблюдали за этим жутким зрелищем. Это сейчас, имея на своей совести не меньше десятка убитых, они без колебаний могли лишить человека жизни, но каждый из них знал, какой ценой дается первая смерть.
Потому широко открытыми глазами, полными неописуемого удивления, взирали Даниленко и его подчиненные на то, как худенький Ярослав хладнокровно обирает тело только что убитого им необъятного человека. Конечно, без малейших сомнений они сделали сейчас то же самое, но вот после своего первого убийства вряд ли кто мог похвастаться подобным поступком.
Евсеев, решив поинтересоваться, настолько ли богат, как и упитан этот человек, не зря рыскал по его телу: руки убитого были плотно унизаны перстнями, а после тщательных поисков Ярыш обнаружил довольно увесистый кошелек. Как и прочие казаки, ни на миг не сомневаясь в том, что он делает, Ярослав забрал найденное.
Среди казаков было за правило отдавать награбленное старшине, или лицу, его заменяющему, чтобы тот справедливо разделил его между всеми. Ярыш, видя, как поступили остальные товарищи, у которых тоже оказались довольно богатые противники, даже нисколько не пожалев о том, что не все это добро достанется ему, отдал трофеи Анатолию.
В молчании, под каким-то непонятным впечатлением от увиденного, возвращался отряд после удачного обхода, и пять человек время от времени поглядывали на Ярыша, который с невозмутимым лицом, будто ничего не случилось, смирял рвавшегося вперед нетерпеливого коня.
Когда дело дошло до дележа, Даниленко решил дать Ярославу возможность самому выбрать себе трофей: что ни говори, но именно у Ярослава в этот раз была самая большая добыча, тем более что ни один новичок никогда еще так не отличался.
Ярыша, успевшего не только приспособиться к существующим в стане порядкам, но и потихоньку начинавшего воспринимать мир так же, как эти когда-то ужаснувшие его огромные люди, стали мало волновать прежние блага. Однако кое-что все-таки отличало Ярослава от остальных казаков. Увидев такую груду денег и драгоценностей, лицо любого из казаков, помимо их воли, приобрело бы алчный вид, но Ярыша мало тронула такая картина.
Нельзя было сказать, что он не любил земные удовольствия — он просто понимал, что даже если бы все это добро целиком и полностью принадлежало ему, он вряд ли смог бы сейчас им воспользоваться так, как того хотелось. Ярослав прекрасно знал, что здесь, в стане, эти самоцветы ему просто ни к чему.
Однако оставить память о своем первом удачном деле, после которого казаки смотрели на него совсем другими глазами, все же хотелось, и Евсеев решил выбрать себе какой-нибудь перстенек. Один за другим, по очереди, примерял Евсеев все перстеньки, которые и он, и другие казаки сняли с рук своих противников, но они оказались огромными для тонких жилистых пальцев Ярыша.
Ярослав совсем было отчаялся подобрать что-нибудь по размеру, как под конец заметил старинный серебряный перстенек, который, судя по виду, мог быть Ярославу впору. Нельзя сказать, что он был дорогим, он даже отдаленно не напоминал тех огромных самоцветов, которые Евсеев отложил в сторону, но стоило Ярышу только взглянуть в глубины черного округлого камня, как ему тут же захотелось оставить этот перстенек у себя.
Евсеев попробовал померить перстенек, и — удивительное дело — тот оказался словно нарочно изготовленным для него, так ладно он сидел. «Что ж, — думал Ярослав, — буду теперь носить его не снимая, раз уж мне так повезло в первый раз. Кто знает, может быть, дальше он будет приносить мне удачу?»
Однако в тот миг, когда Евсеев, надев трофей, решил на него полюбоваться, яркая вспышка ослепила Ярослава. В испуге Ярыш прищурил глаза, а когда вновь открыл, только маленький багряный огонек метался, искрился в самой серединке темного камешка, словно пытаясь вырваться наружу, и Евсеев почувствовал невероятный прилив сил, будто только что он глотнул живой воды.
Ярославу казалось, что сейчас в мире не существует ничего невозможного; стоит только за что-то взяться, как по одному только мановению руки свершится его самое безумное желание. Горячая волна пробежала по телу Ярыша, он вздрогнул, и словно не было ни вспышки, ни огонька — только скромный перстенек темнел на загорелой руке…
Ярослав перевел взгляд на Даниленко, стоявшего рядом, но тот по-прежнему стоял рядом, и, будто ничего не произошло, ждал ответа Ярослава.
— Ты видел? — оставаясь все еще под впечатлением увиденного, не сдержавшись, выпалил Ярослав.
— Выбрал наконец-то? — думая, что речь идет о трофее, поинтересовался Анатолий.
— Выбрал, — ответил Ярыш, поняв, что Даниленко ничего не заметил, и понуро побрел к своей хибарке.
Уже придя домой, Евсеев еще долго смотрел на перстенек, но ничего странного уже не замечал; тяжкие мысли одолевали Ярослава: довела все-таки казачья жизнь, что средь бела дня мерещится всякое…
Глава 8
Однако даже странные видения не могли изменить упрямого нрава Ярослава: не желая проигрывать заключенного с Герасимом спора, день за днем он продолжал свои казацкие подвиги. И его старания были вознаграждены — казаки давно уже забыли, как когда-то смеялись над новичком.
Теперь частенько Евсеев поражал отряд и бесстрашными вылазками, и мастерством в военных делах, а смекалистее Ярослава не было человека во всем войске. Завоевав искреннее уважение даже лихого и острого на язык Данилы, Евсеев стал незаменимым человеком в отряде, и вскоре это заметил и Герасим: вызвав его как-то к себе, вновь завел он давным-давно начатый разговор:
— Что, казак, я смотрю, пообвык ты среди моих орлов?
Ярослав в ответ только усмехнулся — уж сейчас-то, когда с ним советовался Наливайко вместе со всем отрядом, он мог открыто смотреть в глаза Герасиму, не стыдясь за то, что не оправдал ожиданий Евангелика.
— Ну что ж, пора сдержать данное слово — раз обещал я тебя во главе отряда поставить, значит, так и быть тому, — порадовал Ярыша Герасим и назвал тех людей, которые теперь будут находиться в подчинении у Евсеева.
Ярославу не очень-то хотелось расставаться со своими товарищами, и хотя поначалу Евсееву здорово доставалось, было вдвойне приятно завоевать их уважение. Однако хотел Ярыш того или нет, принять на себя командование незнакомыми людьми все-таки пришлось, и он послушно кивнул в ответ Герасиму, иначе Евангелик мог подумать, что Ярослав не уверен в своих силах.
В войске ни одна душа не стала возмущаться такому назначению — ведь хотя и был молод их старшина, однако далеко не всякий казак мог похвалиться таким бесстрашием, удалью, но, самое главное, таким умом и сообразительностью.
