— А мы, по-твоему, можем всему этому ума дать? — повторяя слова мальчишки, спросил Ярослав.
— Рыжий — нет, а ты сможешь, если захочешь. Я вижу, ты знаешь толк в лошадях.
— Я постараюсь, — помня о споре, пообещал Евсеев, хотя прекрасно понимал, что вряд ли оправдает надежды мальчишки. Ярослав действительно разбирался в лошадях, но у него не было особого желания всю свою жизнь посвятить им.
— Ладно, я пойду, — столь же неожиданно решил уйти Януш, как и появился. — Князь сегодня никуда не поедет, так что можешь передать рыжему, что коней сегодня можно не готовить.
И Ярослав вновь остался один.
До вечера не покладая рук трудились Ярослав с Гришкой, пытаясь привести в порядок конюшню, и прерывались только на обед. Только к вечеру, выползая каждый со своего «поля боя», Ярыш с Гришкой наконец смогли вздохнуть свободно. За этот день усиленной работы им все-таки удалось совершить нечто невероятное, и если можно так сказать про конюшни, то они просто блестели.
Завтра предстояло не менее тяжелое дело — Ярослав с Гришкой решили, что нужно как следует отмыть коней, и если им позволят, то проще всего будет их искупать в ближайшей реке. Дело это хлопотное в любом случае, неважно, позволят им отправиться к реке или не позволят, и как только Ярослав и Гришка его выполнят, у них в работе наступит передышка — главное будет поддерживать конюшни в таком же порядке.
Не желая оставлять недоделки на завтра, друзья закончили работу поздно, потому Ян, не увидевший друзей за ужином, решил отправиться прямо в конюшню.
— Ба-а-а, — удивлялся Ян — сколько он себя помнил, ни разу конюшня не была такой чистой, — вот это да! Ну вы молодцы, ребятки! То-то мне повезло с вами! — И, придя в себя, сказал: — Все, идемте, на сегодня хватит, пора ужинать.
Друзья поужинали вместе с Яном, который, как понял Ярослав, был экономом. С Яном все слуги держались почтительно, зато на Ярослава с Гришкой кое-кто время от времени бросал странные взгляды, значения которых Ярослав так и не мог понять.
После ужина Ян пригласил Гришку с Ярославом сходить с ним в «Золотую бочку» — бывший среди всех слуг за главного, он знал наверняка, что в этот час Адам и не вспомнит о конюхах. Однако Гришка и Ярослав, еле державшиеся на ногах, отказались — у них не было ни сил, ни желания куда-то идти. Впрочем, Стовойский не обиделся, усмехнувшись, он сказал друзьям:
— Ничего, дальше будет проще, глядишь, сами меня еще позовете.
— Обязательно, только не сегодня и не завтра, — согласился Гришка на всякий случай, а у самого было только одно желание — лишь бы его никто сейчас не трогал.
Кое-как добравшись до своей комнатушки, едва державшийся на ногах Ярослав прилег и мгновенно попал в цепкие объятья сна. То ли не в меру потрудился Евсеев, то ли просто был такой день, только всю ночь ему снились странные сны.
Все началось с того, что сперва ему привиделась огромная лошадиная морда. Обнажив передние зубы, она внимательно всматривалась в лицо Ярослава, и у него возникло ощущение, будто эта морда хочет ему что-то сказать.
Позже, когда уже казалось, что нет никаких сил вглядываться в эти огромные глаза, у морды неожиданно появилось все остальное, и она превратилась в прекрасную белую лошадь. Встряхивая длинной расчесанной гривой и нетерпеливо постукивая копытом, она то и дело оборачивалась, словно чуяла где-то рядом хозяина.
Мгновение спустя Ярослав понял, кого ожидала красавица: словно из густого тумана к ней приближался высокий статный человек, одетый во все черное, и внезапно Евсеев понял, что видит со стороны самого себя.
Это обстоятельство нисколько не разочаровало Ярослава, напротив, было до странного любопытно что-то делать и одновременно видеть, как ты это делаешь. Евсеев подошел к лошади, в мгновение ока запрыгнул на ее спину и помчался во весь опор.
Встречный ветер нещадно трепал его черные курчавые волосы, а развевающаяся лошадиная грива временами закрывала Евсееву белый свет, так быстро он несся. Мимо пролетали луга, леса, реки, но кругом, насколько проникал взгляд, ничто не давало знать о присутствии человека, будто на этой огромной суровой земле Ярослав со своей лошадью были единственными живыми существами.
Вскоре от этой бешеной скачки, почти переходящей в полет, Ярославу стало казаться, что он вместе со своей прекрасной белой лошадью составляет единое целое, и, несмотря на все усилия, он так и не мог ни с чем сравнить это неповторимое чувство.
Неизвестно, сколько бы еще продлился этот незабываемый полет Ярослава, если бы нечаянно он не обронил взгляд на свою руку, и тут же все очарование момента как рукой сняло. На безымянном пальце Ярослава красовался тот самый перстенек, который уже не в первый раз удивлял и пугал Евсеева. Ярким багряным огнем то загорался, то потухал камушек, словно задавая ритм этому необычному полету…
И в тот же миг все перевернулось в глазах Ярослава: вновь появилась оскаленная лошадиная морда. Все это закрутилось, завертелось, замелькало в каком-то невообразимом вихре, и когда Ярыш в ужасе проснулся, ему всюду мерещились хвосты и копыта, только что рогов не хватало.
Глава 17
Когда с Ярослава слетели остатки дурного сна, он понял, что уже наступило утро. Вставать, да какой там вставать — шевелиться и то не хотелось — все тело Ярослава ломило так, будто он не конюшню чистил, а всю ночь камни на спине носил. Гришка еще спал, и Ярыш сам себе разрешил еще немного побездельничать.
Мысль о том, что им с Отрепьевым предстоит сегодня отправиться вместе со всеми лошадьми на реку, привела Ярослава в чувство. Начинать это хлопотное дело надо пораньше, потому он кинулся будить Григория.
Гришка, в отличие от Ярослава, чувствовал себя прекрасно, и Ярослав понял, что причина всех его страданий кроется в кривой лавке, на которой он уснул.
— Все, Гришка, я тебя покидаю, — совершенно серьезно сказал Ярослав.
У Отрепьева вытянулось лицо, но он безмолвствовал. Неужели Евсеев не сдержит своего слова, неужели сейчас, когда они почти у цели, он решил оставить его одного?
— Не могу я так больше, — немного помолчав, вновь обратился Ярыш к Григорию, — сил никаких нет так больше мучиться.
И, видя, как на глазах бледнеет Гришка, подумавший, что Ярослав не хочет служить у Адама, закончил мысль:
— С сегодняшнего дня сплю на сеновале, а то у меня от этой лавки все бока болят.
— Ну, Ярыш, я тебе этого никогда не прощу, — сорвался на крик Гришка, сообразив, как же ловко его разыграл Евсеев.
— Ха, — продолжал издеваться Ярослав, — так ты темноты боишься или одиночества?
Гришка уже готов был выплеснуть на Ярослава все свое возмущение, но, видя, какую рожу скорчил Евсеев, произнося последние слова, только и смог, что рассмеяться.
— Хорош балду гонять, нам сегодня весь табун предстоит перемыть, — вдоволь посмеявшись над другом, поторопил Ярослав Гришку, и Отрепьев покорно отправился вслед за Евсеевым.
