Евсеев верно сделал, одевшись как простолюдин, — его и вправду никто не замечал, никто не льстил, не требовал указаний, распоряжений, не пробовал дознаться, истинный ли Гришка царевич, не лез в душу, наконец. Ведь это даже странно, что в городе, полном войска, так тихо и спокойно. Однако кое-что все же выдавало его присутствие — людей на улицах было много, хотя они и не создавали шума.
Ярослав, наслаждаясь мигом, ловя каждое мгновение, одну за одной проходил улицы, разглядывая дома, рассматривая прохожих, ожидая, что вот-вот он повернет, и за углом покажутся золотые маковки какой-нибудь небольшой церквушки…
«Здесь!» — про себя подумал Ярослав, неизвестно почему твердо уверенный в том, что именно за этим поворотом и окажется долгожданная церковь. Казалось, ноги сами несли его быстрей и быстрей, так что за угол он не повернул, а просто-напросто вылетел… И со всего маху в кого-то врезался, по всей видимости, в важного боярина.
От столь резкого удара оба человека кубарем покатились по земле, слетели шапки…
Из обоих упавших Ярославу повезло меньше — он ударился головой, и на миг у него потемнело в глазах, в то время как пострадавший от Евсеева со злобными криками уже поднимался.
— Куда ж ты прешь… — разражаясь громкой бранью, кричал важный человек. — Ты что, холоп паршивый, ходить по земле не умеешь?
И пока Ярослав пытался прийти в себя, огроменный мужик острым сапогом, словно собаку, со всего маху пнул Ярослава. Как ни странно, но этот удар сразу же привел Евсеева в чувство, и он попытался подняться. Не тут-то было — боярин, кажется, вошел во вкус — второй удар пришелся на бедную голову Ярослава, правда, уже плеткой.
— А, сволочь, зашевелился? Я тебя научу ходить! В следующий раз будешь смотреть, кто идет, — приговаривал боярин, посылая на Ярослава удар за ударом.
Евсеев еще раз попытался приподняться, но под градом побоев этого ему так и не удавалось. В конце концов Ярослав понял, что самое правильное будет не сопротивляться, а попытаться пережить эту бурную вспышку гнева, стараясь пострадать от нее как можно меньше. И Ярослав просто-напросто прикрыл голову руками…
Рядом, кажется, уже собиралась толпа, как по раздающимся рядом возгласам догадался Евсеев, и, видимо, это обстоятельство все-таки охладило пыл бьющего.
— То-то же, — сплюнув на землю, наконец опустил плеть боярин.
Ярослав, приподняв одну руку, осторожно взглянул на своего обидчика. Тот, кажется, уже не обращал на Ярослава никакого внимания — кто-то ему уже подавал коня, и проворно вскочив в стремя, боярин удалился на глазах исхлестанного Евсеева.
Ярослав просто трясся от гнева — сколько раз ему приходилось смотреть смерти в глаза, но познавать, что же такое же такое боль и кровь, ему всегда приходилось только в честном бою. С оружием в руках, на равных, а не так, как сейчас — позорно валяясь на земле под взглядами любопытных зевак.
«Только бы еще разок с тобой встретиться, на равных», — подумал Ярослав, и, стараясь подавить гнев, сжал кулаки. В том, что он непременно узнает своего обидчика, Евсеев не сомневался: несмотря на то что Ярослав видел его всего лишь краткий миг, облик этого боярина навсегда врезался в его память.
То, что это был человек сильный, крепкого сложения, Евсеев понял на собственной шкуре, а вот все остальное он рассмотрел. Боярин был высок, светловолос, с тусклыми голубыми глазами, широкими скулами и огромным красноватым носом. Пожалуй, его наружность даже не вызывала бы неприязни, если бы не огромные полные губы, которые портили все лицо…
— Ты жив, соколик? — склонившись над Ярославом, участливо спросила его в общем-то еще молодая, но сильно располневшая баба, и Евсееву от ее мягкого, доброго голоса сразу же стало легче.
— Жив, — утирая рукавом кровь, — сказал Ярослав, а про себя подумал: «А вот не дай бог я его встречу, будет мертв».
— Может, тебе нужно чего? — по-прежнему переживала баба.
— Да мне-то много нужно, — улыбаясь, подмигнул ей Ярослав, — да вот только кто ж мне столько позволит?
— Ну, значит точно живой, — рассмеялась баба, явно принимая словами Евсеева на свой счет. — За что ж он на тебя набросился, как зверь дикий?
— С ног я его сбил, — отряхиваясь, рассказывал Ярослав.
— Спешил небось?
— Спешил, да и сейчас спешу, — спохватившись, ответил Евсеев, собираясь уходить.
— Жаль, — разочарованно проговорила баба — видно, по душе пришелся ей «соколик».
— Скажи мне, ласточка, может знаешь, кто это был?
— Какой ты чудной! — обрадовалась и в то же время удивилась баба. — Неужто Арсения Вересаева не знаешь?
— Нет, не знаю, — искренне ответил Евсеев.
— Да как же Вересаева не знать-то можно? А ведь по глазам вижу, что не врешь. Важный он человек, соколик, очень важный — из первых думских бояр.
— Значит, Арсений Вересаев? — задумчиво переспросил Ярослав. — Ну, спасибо тебе, ласточка, — заметив, что толпившиеся люди уже разошлись, добавил Евсеев.
Поддавшись неожиданно нахлынувшему на него чувству благодарности, он вынул из-за пазухи кошель, и взяв бабу за руки, насыпал ей полную пригоршню монет.
— Чтобы дольше соколика помнила, — ответил он онемевшей от удивления бабе, и отправился в церковь, которая и вправду, как ожидал Ярослав, оказалась за углом.
Глава 37
Откровенно говоря, Ярославу совсем не хотелось идти на пир, устроенный Татевым. «И с чего только Григорий вообще затеял все это дело? — раздраженно думал Ярослав. — Пировать пока еще рано". Однако деваться было некуда — уж очень Гришка просил. Да и нужно было хоть как-то развеять тоску — конь ногу подвернул, Вересаев избил… «Пойду», — в конце концов решил Ярослав.
Иван Андреевич постарался на славу — знать, не впервой ему важных гостей ублажать, потчевать лучшими яствами. Длинный стол просто ломился от изобилия, расторопные слуги ловили каждое слово гостей, поднося то одно блюдо, то другое, вина лились рекой…
Гостей же оказалось больше, чем ожидал Евсеев, в основном это были черниговцы. «Наверное, — думалось Ярославу, глядя на то, с какой радостью пришли все остальные, — мне одному не хотелось на пир».
Как и полагалось, пили за хозяина дома — за Татева, потом за царя, точнее, за царевича, желая ему скорейшей победы и воцарения, потом за войско, за Россию, и по мере того, как опустошались чаша за чашей, разговоры между пирующими становились все громче, споры — все горячей, шутки — все откровеннее.
Вот только на Ярослава вино что-то не действовало. Вроде бы и пил он наравне со всеми, да что-то не становилось ему легче и радостнее. А вскоре стало совсем невмоготу — все кругом хмельные, веселятся, а ему хоть бы что.
Ярослав уж было собирался уйти, как вдруг его внимание совершенно случайно привлек человек, сидевший за левой половиной стола. Светлые волосы, красноватый нос, полные сальные губы. «Ба! Да ведь это Вересаев!» — осенило Ярослава, и в ту минуту все выпитое вино наконец на него подействовало, ударило в голову.
