Тянулись к казацкому стану со всех сторон беглые невольники, да и сами казаки продолжали обменивать ненужных более пленников на православных людей, что томились в персидском полоне. Нужны были люди поредевшему войску казацкому, ой нужны!
В это время и добрался Ефим до своих. Провели его к атаману, и ласково встретил возвернувшегося прознатчика Степан Тимофеевич, пожалел о погибшем Григории, а удачливому Ефиму пожаловал чин есаула за исправно исполненную службу да за важные сведения.
...Тяжко было этой зимой казакам: не грели домишки непроконопаченные, припасы подъелись, а иные гнилью пошли да зачервивили. Лихоманка одолевала многих, кашель кровавый, и почти все маялись животами; не было возможности помыться, и обовшивели казаки, а от тел их зело тяжелый дух шел.
Но нельзя было по зиме сниматься с места, да и не привыкли казаки по холоду воевать. Переждать надо было, пока не утихнет бурное море, которое в два счета размечет казацкие струги, потопит войско в ледяной воде.
Лишь с приходом весны собрал атаман своих отощавших измученных казаков на круг и затеял с ними совет держать: как им дальше быть? Домой возвращаться резону нет: видок у них у всех такой, что в гроб краше кладут, сраму не оберешься! А вновь по персидским городам шарпать – припасу воинского в обрез. Тут и выдал Стенька давнишнюю задумку:
– Не ждут нас туркмены на том берегу Хвалынского моря, нападем на них, отъедимся, отобрав у них жирный скот, в теплое оденемся, да вернемся обратно и ударим по Мазандерану! Поплывем на стругах к туркменской земле, а паруса поставим из паволок персидских, – не беда, что непрочны, вернемся – новых наберем!
– Знатно придумано! Любо! – кричали казаки, дивясь уму и хитрости своего атамана.
Не ждали они такого дива: по морю к туркменам идти! Много знало казачество удалых атаманов, но со Стенькой никому не тягаться: дерзости человек невиданной и выдумки необычайной.
...Весело бегут струги по волнам морским, раздувает попутный ветер самодельные паруса, благоволит Господь казакам, посылает им удачную погоду и спокойный быстрый путь! Инда весело казацким душенькам, чуют они добрую сечу да богатую поживу. Быстро добрались казаченьки до туркменской земли, словно тати ночные подкрались к становищу и ударили разом!
Ох и люто рубились казаки, выплескивали застоявшуюся силушку, рубили и резали туркменских воинов, волокли всякую рухлядишку из кибиток, хватали женок да отгоняли скот. Шла казацкая гульба да потеха!
Не раз еще, оставив струги, хаживали казаки в глубь степей да разграбляли богатые стойбища. Но не всяк раз легко удавалось им свершить налет: дрались насмерть туркмены, защищая свои дома, пускались вдогон за казаками, пытаясь отбить сое добро.
А в последнем набеге потеряли казаки Сережку Кривого. Не было в нем жадности к добыче, но никто не ведал его темного прошлого, а в битвах зверел Сережа, словно обиду тайную вымещал он так. Особливо, ежели попадал ему на пути боярский али воеводский человек али тайша какой, что имел рабов да холопов. Убивал таких Кривой беспощадно, крушил дома богатые, и не было на него удержу. Так и случилось, что напролом попер есаул на кучку воинов, что пытались спасти своего господина. Подоспели к нему на помощь Стенька с Ефимом, да поздно было: достала Сережу шальная пуля. А им пришлось отбиваться спина к спине, пока не подлетели казаки, да не изрубили туркменских воинов.
Горькой для Стеньки была та победа. Сильно горевал он о Сережке Кривом, потому был он совестью атамановой. Да и казаки жалели Кривого: добрый был воин, земля ему пухом!
Отслужил по Сережке вечно пьяный войсковой поп Феодосий, да и зарыли казаченьку во чужой земле.
...Ни царапины не получил Ефим во весь туркменский поход, да еще в последнем набеге уберег Степана Тимофеевича от смерти. Так что поставил его атаман дуванщиком зипуны делить вместо погибшего Сережки Кривого. Не посрамил Ефим казацкой чести, поделил по справедливости, никто обижен не был.
А пока добирался Ефим до Разина, да сидел с казацким войском на зимовке голодной, да в поход туркменский плыл, приключилось в покинутой им Исфагани вот что.
...Удивлен был караван-баши, когда два дня не увидел своих постояльцев, а потом, обеспокоившись, послал раба проверить их комнаты. Доложил раб, что кони купцов стоят на конюшне, а комнаты пусты, и осталось только под одной из подушек малая непонятная вещица. Кадыр-бей велел подать находку. Каковы же было его удивление и гнев, когда увидел он христианскую ладанку с начертанным распятием! Кричал и топал ногами почтенный купец, досадуя на свою глупость и доверчивость, что обманули его люди недобрые.
На крик прибежала с женской половины дома Лейла.
– Что случилось, почтенный отец? Почему вы кричите так и сердитесь? – спросила девушка.
Она и сама пребывала в тревоге немалой, когда пропал ее любимый. Да и ночь последняя показалась ей странной, и мрачные предчувствия мучили юную персиянку.
– Ах, дитя моего сердца! – вскричал караван-баши. – Две ядовитых змеи вползли в наш дом, два сына греха, пусть Аллах покарает их!
– О чем вы, о досточтимый отец? – непонимающе переспросила Лейла, хотя ледяная волна страха окатила ее.
– Об этих лжекупцах, будь трижды прокляты их имена, которых я сам привел в наш дом! Видно, Аллах отнял разум на старости лет у твоего отца! Это были переодетые неверные, да поразят их все болезни мира! – и Кадыр-бей потряс перед лицом испуганной дочери найденной ладанкой.
Земля закачалась под ногами несчастной Лейлы, в глазах ее потемнело, и она рухнула без чувств на руки подоспевших рабынь. Купец, больше жизни любивший единственную дочь, всполошился не на шутку:
– О Аллах, что за беды свалились на мою несчастную голову? Что случилось с моей бедной девочкой?
Он приказал рабыням перенести девушку в спальню и удобно уложить. Рабыни полчаса хлопотали над любимой госпожой: брызгали ее розовой водой, подносили к носу ароматные соли, но все было напрасно, Лейла не приходила в себя.
Вконец обеспокоенный Кадыр-бей приказал послать за лекарем. Живший неподалеку Абу Салим поспешил явиться: он помог появиться на свет маленькой Лейле семнадцать лет назад, когда при родах скончалась ее мать, и с тех пор опекал и лечил девочку всегда.
Абу Салим омыл руки, попросил всех удалиться из покоев девушки и закрыл дверь. Лекарь вышел примерно через час и на вопрошающие взгляды взволнованных рабынь ответил, что с госпожой все в порядке, она спит, и ее лучше не тревожить. А затем он прошел в покои Кадыр-бея, чтобы поговорить с хозяином дома, который встревоженно мерил шагами комнату.
– Успокойтесь, почтенный Кадыр-бей. Хвала Аллаху милосердному, с вашей дочерью все в порядке.
– Но что с ней было, о мудрейший, развейте тревогу старика, – обратился караван-баши к Абу Салиму.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Но прикажите удалиться лишним ушам, – сказал озабоченный лекарь.
