— Странно. То же самое ты говорил в прошлый раз, когда я заходил к тебе. — Я затушил сигарету о стол, хорошенько размазав пепел, затем поднялся и взял свою куртку. — До скорой встречи, полковник.
Уходя, я хлопнул дверью кабинета, хозяин которого едва ли заслужил носить столь высокий титул.
Его секретарь, миловидная, безмозглая штучка, которая позволила мне проникнуть в кабинет Гренвальда, после того как я наплел ей небылиц про Войну, любезно мне улыбнулась.
— Ну как, полковник смог помочь вам с вашей бедой?
— Это будет непросто, но он постарается сделать для меня все возможное. Знаете, полковник — ничто без своих солдат. Он что-нибудь рассказывал вам о том случае, когда меня ранили в ногу стрелой и он тащил меня на себе целых три мили через вражеские позиции? В ту ночь он спас мне жизнь.
— Правда? — удивилась она, выпучив на меня глаза.
— Нет, конечно же нет. Ни единого слова правды, — ответил я, обескуражив ее, и ушел.
17
Я покинул ведомство Гренвальда, и мой мальчишка побрел рядом со мной, не говоря ни слова. Встреча была пустой тратой времени: Гренвальд — мягкотелый болван, и я не мог положиться на него полностью, не в таком важном деле, как это. Последствия обошлись бы мне чересчур дорого, если бы дело не выгорело. А из этого следовало, что теперь пришло время переходить к плану «Б», и у меня имелась причина, по которой я не прибегнул к нему в первую очередь.
Все оттого, что план «Б» предполагал участие Криспина, единственного человека в достаточно высоких кругах, через которого я мог добыть нужные сведения, и я почему-то надеялся, что он согласится помочь мне. После нашей последней встречи сама мысль обратиться к нему за помощью казалась мне отвратительной, однако гордыня отступает перед желанием выжить. Так что, проглотив свою гордость, я направился к тому месту, где, по словам Адольфуса, обнаружили мертвое тело ребенка.
Голос прервал мои размышления, и я даже не сразу понял, что со мной говорит Воробей. Мальчик, пожалуй, впервые завел разговор без понуждения.
— Что произошло, когда вас забрали в Черный дом?
Четверть квартала я думал, как ответить на этот вопрос.
— Я вернулся на королевскую службу.
— Зачем?
— Они воззвали к моему патриотизму. Для королевы и для страны я сделал бы все, что угодно.
Мальчишка спокойно обдумал ответ и изрек:
— А мне наплевать на королеву.
— Честность — это преувеличенная добродетель. И мы все любим королеву.
На это Воробей ответил глубокомысленным кивком, и мы перешли канал, в нескольких ярдах от которого уже показалось место преступления, обозначенное суетливым скоплением людей.
Там было полно законников, и, вопреки укоренившейся традиции недобросовестного исполнения своих обязанностей, за расследование последнего случая они, похоже, принялись со всем тщанием. Криспин стоял в центре всего этого хаоса, рядом с телом убитой девочки, вел записи наблюдений и раздавал распоряжения подчиненным. Наши взгляды столкнулись, однако Криспин отвел глаза и вернулся к своим обязанностям, не подавая виду, что заметил меня. Чуть дальше, на перекрестке, Гискард опрашивал свидетелей, и я узнал нескольких парней, что обрабатывали меня в прошлый раз. Они тоже болтались поблизости, склонные скорее творить насилие, нежели расследовать его.
— Побудь здесь.
Воробей уселся на ограждение, а я протиснулся сквозь водоворот суеты, проскочил через оцепление и подошел к своему бывшему напарнику.
— Здорово, агент.
Он ответил, не поднимая глаз и продолжая заносить записи в свой обтянутый черной кожей журнал.
— Зачем ты здесь?
— Ты разве еще не в курсе? Я так сильно по тебе скучал, что отправился к Старцу и вымолил его взять меня назад на работу.
— Да, слышал. Час назад приходил гонец от Краули. Я думал, что ты воспользуешься временем, отпущенным тебе Особым отделом, чтобы бежать из города.
— Ты всегда слабо верил в меня.
Внезапно журнал полетел на землю, а рука Криспина вцепилась в отворот моей куртки. Обычно сдержанный, он неожиданно вышел из себя.
— Мне наплевать, какой договор ты заключил со Старцем. Это мое дело, и я не допущу, чтобы ты вмешивался в него со своей ненавистью.
Я схватил его за руку и отвел ее в сторону.
— На сегодня с меня довольно грубости стражей закона. И все же отрадно видеть, что Корона вспомнила о том, что к югу от Андела тоже живут люди. В прошлый раз ваше участие принесло менее чем скромные плоды. Насколько я вижу, ваша работа большей частью состоит в том, чтобы стоять вокруг трупа и изображать скорбь.
Быть может, это звучало несправедливо, однако немного охладило Криспину голову.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.
— Почему бы для начала не рассказать мне, как нашли тело?
— Тут и рассказывать нечего. Тело обнаружил рыбак, когда шел на пристань. Он сообщил об этом гвардейцам, а те доложили нам. Судя по состоянию тела, девочка была убита прошлой ночью, а ранним утром труп бросили здесь.
Я опустился на колени перед ребенком и приподнял покрывало. Девочка была совсем юная, моложе той, что нашел я. Ее спутанные волосы казались черной грязью на светлой коже.
— Малышку… обесчестили?
— Она чистая, не такая, как в прошлый раз. Единственная рана — прямой разрез на шее, от которого девочка и умерла.
Я снова спрятал тело под покрывалом и поднялся с земли.
— Что говорит ваш скрайер? — поинтересовался я.
— Пока ничего. Ей нужно немного времени, чтобы поработать с телом.
— Я хотел бы побеседовать с ней.
Криспин недовольно задумался над моей просьбой, но мы оба понимали, что его разрешение лишь формальность. Старец желал моего участия в этом деле, а его слово — закон.
— Попозже днем Гискард должен заглянуть в Коробку. Думаю, можешь пойти вместе с ним.
— Это первая просьба, — продолжил я, — а вот вторая. Мне нужно, чтобы ты достал списки всех магов, которые были задействованы в операции «Вторжение» при Донкнахте перед самым концом Войны. Сведения о них наверняка глубоко зарыты, но они где-то есть. — Я недоверчиво покачал головой. — Армия не любит выдавать свои секреты.
Криспин внимательно посмотрел на меня, затем опустил взгляд на землю.
— Это военные документы. Как агент Короны, я не имею к ним доступа.
— Может, через кого-то. В конце концов, за десять лет службы ты обзавелся связями и мог бы использовать все свое аристократическое обаяние. Только не говори, что ничего не можешь придумать.
Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были чисты, как стекло.
