Я решил, что теперь будет лучше отступить назад. Не хотелось, чтобы еретики спутали, кого им полагается убивать, к тому же удар по лицу Краули потянул мою рану, которую я получил прошлой ночью. Пытаясь оказать сопротивление, мой бывший коллега успел опрокинуть левым хуком одного из людей Лин Чи, прежде чем киренец с татуировкой уложил его на пол. Я подоспел вовремя, не дав еретику полоснуть лезвием по горлу Краули. Мне он был нужен живым. Участь его сотоварищей волновала меня значительно меньше.
Киренцы действовали неграмотно и чересчур усердно, но они взяли верх. Спустя пять минут на полу остались лежать тела троих убитых белых мужчин. Трупы уволокли, чтобы затем избавиться от них одним из тысяч способов, изобретенных Лин Чи для уничтожения улик часто проводимых им экзекуций. Краули лежал на полу, двое из головорезов Лин Чи по очереди пинали его ногами, едва тот пытался пошевелиться. Я кивнул взглядом на боковую дверь, и его за руки выволокли наружу.
Буря временно прекратилась, и свет вечерних огней ярко отражался от чистого снега. Колени Краули оставили борозды на свежем покрывале белого пуха, след окрасился пятнами крови, струившейся с его головы. Мы остановились в глухом переулке позади трактира, еретики крепко держали в руках объект моего возмездия, не давая ему рухнуть. Я вынул табачный кисет и скрутил сигарету, дожидаясь, пока Краули придет в сознание.
Мне доставило немалое удовольствие наблюдать за тем, как он очнулся, увидев прямо перед собой мою отвратительную рожу.
— Мы квиты?
Краули выругался злобно и изобретательно.
Вынув из плечевых ножен метательный нож, я легонько сжимал его в левой руке. Один из киренцев сказал что-то своему товарищу, но я не разобрал быстрого потока слов.
— Краули, посмотри на меня.
Я поднес нож к его горлу. К своей чести, он не вздрогнул и не заскулил.
— Я могу прикончить тебя прямо сейчас, Краули. Еретики позаботятся о том, чтобы твое тело исчезло, и ни одному человеку во всех Тринадцати Землях не будет до тебя дела.
Его кожа съежилась от холодного металла.
Я выронил нож.
— Но я не буду тебя убивать, Краули. Я тебя отпущу. И я хочу, чтобы ты помнил с этих пор и до того дня, когда я решу отправить тебя в расход, помнил о моей доброте. Я твой благодетель, агент, и каждым своим солнечным днем, каждой ночью любви и сытым брюхом ты будешь обязан мне.
Он сконфуженно похлопал глазами. Я широко улыбнулся.
— Но чтобы ты, случаем, не забыл… — И я провел кинжалом от нижнего края лба вниз по его лицу, через щеку.
Истошно закричав, Краули лишился сознания.
Посмотрев недолго, как он истекает кровью, я кивнул киренцу с татуировкой дракона. Он и его напарник обменялись насмешливыми взглядами. Очевидно, не в обычаях еретиков было отсрочивать в последний момент приведение в исполнение смертного приговора. Я кивнул еще раз, киренцы отпустили руки, и Краули повалился на землю, не подавая иных признаков жизни, кроме непроизвольного кровотечения.
Киренцы вернулись назад в трактир, смеясь над глупыми обычаями этой чужой страны. Что до меня, то я нырнул во мрак улиц и направился обратно в «Пьяного графа». Разыскивать Кадамоста было уже слишком поздно, и оставалось только надеяться, что мое незапланированное отклонение от первоначального маршрута обойдется мне не более дорогой ценой, чем это того заслуживало. Все же, возвращаясь домой, я едва сдерживал улыбку при мысли о том, как на всю жизнь проучил Краули.
39
Поднялся я рано, позавтракал внизу на скорую руку. Заведение, указанное Гискардом, находилось в глубине Кирен-города, в той части столицы, где можно пройти пять кварталов подряд, не встретив на пути ни одного человека, который не был бы верным подданным Небесного императора. Разумеется, после небывалой трехдневной бури можно было прошагать пять кварталов, не встретив вообще никого. К тому времени, когда я оказался под вывеской «Серый фонарь», мои башмаки промокли насквозь, и я подумал о том, что, возможно, Старец согласился бы дать мне отсрочку ввиду ужасной погоды.
Внутри, при входе в заведение, была смехотворно маленькая лавчонка, шириной, наверное, футов восемь от дверей до задней стены. Полки лавки были заставлены самым разным товаром: горшками и сковородками, иголками и начатыми катушками ниток. Единственное, что их объединяло, так это слой собравшейся пыли. Хозяева едва ли утруждали себя поддержанием фасада в надлежащем виде, чтобы показать, что это действующее заведение. Хотя так далеко в глубь киренских владений гвардейцы, пожалуй, забирались редко, а если и объявлялись здесь, то дело можно было запросто уладить с помощью взятки. Сидевший на стуле щуплолицый еретик уставился на меня таким взглядом, что мне захотелось поучить его кулаками основам обращения с покупателями. Он отрывисто кивнул мне, и я прошел мимо него, довольный тем, что мне так легко удалось проникнуть внутрь. Однако мысль о том, что меня, видимо, можно было спокойно спутать с уличной швалью, обеспокоила не на шутку.
У задней стенки стояла высокая железная клетка, с верхушки которой свисали внутрь длинные стебли змия, готовые к нарезке и продаже. За решеткой сидела молоденькая киренка, дожидаясь клиентов, чтобы обменять на их деньги несколько часов забвения. Она смотрела на меня, открыв рот. Даже не знаю, находилась она в тот момент под кайфом или была просто дурой. Остаток помещения занимали разносортные столы и кабинки, добытые где попало без раболепного поклонения единообразию и опрятности, которыми обычно страдают законные заведения. В воздухе над всем этим стелились не сравнимые ни с чем наркотические пары, ядовитые и соблазнительные, как свежая выпечка и жаркое.
Хотя был ранний час и погода отбивала охоту покидать домашний уют, в заведении все равно околачивалось без дела с десяток жертв, пыхтевших своими трубками или погруженных в забвение. Впрочем, все они, за исключением одного, были еретиками, а потому найти нужного мне человека не составило труда. Съежившись в задней кабинке, он неуклюже склонил голову на столик перед собой и никак не отреагировал на мое приближение.
— Афонсо Кадамост?
— Отвали, — ответил он, не поднимая головы со стола.
Я положил серебреник на стол перед ним.
Звон серебра заставил его поднять лицо, и я пожалел, что не застал его в еще более расслабленном состоянии. Коричневатый цвет его расы сменился болезненной серостью, кожа обвисла и одряхлела. Гнилые зубы — отличительный признак всех подсевших на змия, но, даже зная об этом, я был удручен его черновато-зеленой улыбкой. Еще более удручали его глаза, мрачные и безжизненные; злобные черные угольки, окруженные белесой радужкой.
Я осторожно уселся на стул напротив него, стараясь не думать о том, чей зад сидел на нем до моего прихода.
— Мне хотелось бы узнать кое-что, — начал я.
Кадамост сунул монету в рот, чтобы испытать серебро на твердость, и я испугался, что прогнившие зубы сломаются о металл. Удовлетворенный результатом пробы, он пожал плечами и опустил монету в карман.
