И я узнал еще одно имя, в самом низу, в той части списка, которой не было у меня в прошлый раз.
Я стянул рубаху через голову, затем вытащил со дна своей сумки бритву и раскрыл ее. Вся тяжесть моих прегрешений легла мне на плечи, и, поддавшись на мгновение собственной слабости, я задумался, где полоснуть себя лезвием бритвы для большей надежности. Как только сознание вернулось ко мне, я, жмурясь от боли, сделал неглубокий надрез под сапфиром в своем плече.
Через пять минут я уже мчался по Низкому городу, истекая кровью под наспех наложенной повязкой из куска материи, что я оторвал от своей нижней рубахи.
Я молился разом всем Дэвам, надеясь, что еще есть время остановить этот ужас.
48
Уже часов шесть как Синий Журавль был мертв. Его тело обвисло в дубовом кресле в кабинете, голубые глаза глубоко закатились, раны на его руках и лезвие на полу свидетельствовали о его добровольной кончине. На письменном столе перед ним лежал пергаментный сверток с парой слов, нацарапанных куриным почерком старика.
Мне очень жаль.
Мне тоже было ужасно жаль, что все вышло именно так. Я закрыл старику глаза и начал спускаться по лестнице.
Дверь в ее кабинет была открыта, и я прокрался внутрь. Селия и Брайтфеллоу стояли ко мне спиной. Воробей безвольно сидел на стуле в углу. Он не был связан, бесчувственные глаза тупо смотрели вперед.
— А я говорю, кончим его сейчас же. — Этот день видел падение мага Брайтфеллоу. Он был в той же одежде, что и на вечеринке у Веселого Клинка, и яростно жестикулировал. — Давай его прикончим и вышвырнем, пока кто-нибудь не прознал.
Селия, напротив, была непреклонна, словно гранитная глыба. Ее руки суетились над чередой алхимических приспособлений, расставленных на столе перед ней.
— Тебе известно не хуже меня, что лихорадке требуется полдня, чтобы прижиться, а мы еще даже не привили ее мальчишке. Я не хочу разрушить все, чего мы добились, лишь из-за того, что ты начал нервничать. — Селия перелила содержимое кубка в чашку поменьше и бросила взгляд на Воробья. — Ты бы лучше присел да присмотрел за ним.
— Он никуда не денется. Мое заклинание будет держать его на месте до конца ночи.
— У него есть дар, как и у тех других, хотя он и не знает, как им воспользоваться. Неизвестно, какой будет его реакция.
Брайтфеллоу поковырял грязным ногтем между зубами.
— Ты сказала, что больше не чувствуешь камень.
— Да, Джонатан, именно так я и сказала.
— Значит, он мертв?
— Это значит то, что значит, — ответила она, но без злости.
— Должно быть, он мертв, — повторил Брайтфеллоу.
Селия подняла голову и принюхалась.
— Сомневаюсь, — возразила она, отставив в сторону перегонный куб, и повернулась ко мне. — Ты давно здесь?
— Достаточно давно.
Когда меня увидел Брайтфеллоу, то и вовсе лишился того самоуверенного спокойствия, остатки которого еще сохранялись в нем. Маг весь побелел, его глаза лихорадочно заметались между мною и Селией, будто в воздухе между нами имелось нечто такое, что могло спасти положение.
— Стало быть, лорд Беконфилд… — начала Селия, ни на миг не теряя спокойствия, словно мое появление не представляло ни малейшего препятствия осуществлению ее планов.
— Отпраздновал свое последнее Среднезимье, — подтвердил я. — Несчастный глупец. Он, кажется, не был в курсе? Надо думать, вы ввели его в игру, когда я начал задавать вопросы, чтобы было на кого все повесить.
— Джонатан раньше имел с ним дела. Он подходил для этого как нельзя лучше.
— Он был идеальной кандидатурой. Я возненавидел его с первого взгляда, хотел, чтобы за всем этим стоял именно он. Я с радостью цеплялся за сигналы, которые мне подавал твой камень в качестве доказательств. И конечно же, ты всегда была рядом со своими советами, подкладывая время от времени нужные улики. — Я вынул из сумки бритву и швырнул ее на пол. — Я так понимаю, для Воробья вы приготовили новую.
Селия посмотрела на бритву, которой приносила в жертву детей, затем снова подняла свой равнодушный взгляд на меня.
— Как ты проник в Гнездо?
— Око короны обладает способностью рассеивать простые заклятия. Я вошел с помощью Ока, которое взял у Криспина. Помнишь Криспина? Или все твои жертвы уже начали путаться в твоей памяти?
— Я помню его.
— Давай-ка проверим. Была еще Тара и киренец, которого ты наняла, чтобы выкрасть ее. И Карастиона, и Авраам. Своего бывшего напарника я уже назвал. Наконец, Учитель наверху предпочел смерть от опасной бритвы, лишь бы не видеть то, в кого ты превратилась, хотя не знаю, следует ли самоубийство относить на твой счет.
Брайтфеллоу застыл в изумлении, но Селия только вздрогнула.
— Мне очень жаль это слышать.
— Похоже, ты убита горем.
— Я к этому готовилась.
— Думаю, готовилась. Ведь ради этого ты все и затеяла, так? Ради того, чтобы подготовиться к смерти Журавля. Управление силой оберегов никогда не переходило к тебе, ты мне солгала. Ты не способна управлять ими и знала, что как только Учитель умрет, его заклинания уйдут вместе с ним.
— Учитель был гением, — сказала она, и тень сожаления мелькнула на ее лице. — Никто не смог бы совершить то, что сделал он. Я была вынуждена искать другие решения.
— Другими словами, убивать подростков.
— Можешь назвать это так, если тебе угодно.
— И заражать их чумой?
— К сожалению, этого требует ритуал. Необходимость, хотя и неприятная.
— Особенно для них.
Брайтфеллоу с жаром вмешался в нашу беседу:
— Зачем ты ему все это рассказываешь? Убей его, пока он не разрушил все, чего мы добились!
— Никто не будет предпринимать необдуманных действий, — скомандовала Селия.
— Каким образом оказался замешан в этом ты, Брайтфеллоу? Радеешь о пользе городу? Что-то мешает мне записать тебя в филантропы.
— Мне нет никакого дела до этой вонючей дыры. Сгори она дотла.
— Тогда ради женщины?
Маг отвел взгляд, но я знал ответ.
— Ты думал, убьешь пару детишек — и она сразу влюбится в тебя до беспамятства, так?
— Я не дурак. Знаю, что ничего для нее не значу. Я никогда ничего для нее не значил, ни тогда в Академии, ни теперь. Она сказала мне, что ей нужна моя помощь. Я не мог допустить, чтобы она делала это в одиночку. — Брайтфеллоу говорил не со мной, но я был единственным человеком, кто слушал его.
— Никто для нее ничего не значит. Что-то надломилось в ней очень давно. Она не виновата, но это не имеет значения. Сломанного уже не починить. Она много говорит о Ригусе, о Низком городе, но их для нее не существует. Люди для нее не существуют.
