Я почувствовал, как внутри всколыхнулось что-то горячее, желанное, давно забытое.
— Выпьешь?
— С тобой…
Я подошел к бару, плеснул в бокалы по глотку сибирской водки и бросил по кубику льда из морозильника. Она приняла стакан с полуулыбкой.
— За прошлое?..
— За настоящее.
Я разглядывал ее сильное гибкое тело сквозь запотевшее тонкое стекло и не мог оторваться: так приятно, так сладостно и так… давно!
Татьяна приподняла бокал и сделала маленький глоток.
— Как ты меня нашла и… зачем?
— Желание и немного везения, — снова улыбка пугливым светлячком мелькнула по красивому лицу. — Рад?
— Удивлен, — я отпил обжигающей холодной жидкости.
Желание боролось с подозрением: все-таки откуда?!
…Расставание было черным и мрачным. Без криков, без слез и разбитой посуды. Ледяной лабиринт молчаливой отчужденности и бескровная дуэль неприязненных взглядов. Потом — грохот захлопнувшейся двери, осиротевшие шлепанцы в прихожей, голова, гудящая похмельным набатом и — пустота. Пустая квартира, пустая постель, пустое кресло, пустой шкаф, голова, сердце, жизнь…
Наполнение было долгим и мучительным. Статьи, поездки, интервью, снова статьи и снова поездки, и писк компьютера, и резь в глазах, и строчки мыслей, и — кофе, сигареты, кофе, сигареты…
Дни приходили и уходили. Женщины — тоже. Только серая муть неудовлетворенности и раздражения продолжала окутывать сознание и душу сентябрьским туманом.
— Ты вспоминаешь? — Татьяна спустила ноги с кресла не поправив платья, и стройный мрамор объемно высветился в золотистом круге на темно-зеленом бархате обивки.
— Я хочу…
Проглотив остатки содержимого стакана и комок сомнений, я опустился на ковер рядом с креслом и провел пальцами по нежному абрису.
Дрожь была мгновенной и обоюдной. Ее — сладостная, моя — удивленная. Ее — от вожделения, моя — от холода! У человека не может быть такой холодной, обжигающей кожи! Даже у мертвеца!
Я резко отпрянул от кресла, но подняться с ковра уже не успел — липкая холодная масса рухнула на плечи и грудь, сдавила виски, оплела ноги и руки. Каждое движение давалось с великим трудом и сопровождалось отвратительным мокрым чмокающим звуком. Я все-таки встал на четвереньки и даже уцепился за стеллаж с книгами. Псевдокисель очень медленно, но все же стекал с меня, потому что уже потерял свою структурность, но знакомый и ласковый голос продолжал:
— Дурачок! Зачем же ты все испортил?.. Ведь ты же хотел!.. Быть рядом, быть всегда, быть…
— Эй-эй, котяра! — неожиданно рявкнул над ухом знакомый бас. — Ты куда это отправился?! Серый стал, не дышишь?..
— Все нормально, — я облегченно вздохнул и вытащил сигареты, но прикурить смог лишь со второго раза.
Берест некоторое время внимательно разглядывал мои мелко трясущиеся пальцы, потом — мятую, испуганную физиономию и наконец сделал единственно верный вывод:
— Опять?..
Я кивнул и сосредоточился на сигарете. Николай снова включил рацию.
— «Тюльпан», Вольского в Институте нет, домашний телефон не отвечает. Дачу проверять? Прием…
Берест посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой.
— Не надо. Отбой, — буркнул Николай в микрофон.
— Холмс не ошибается, — изрек я, выстреливая недокуренную сигарету в форточку дверцы. — Двигай в Академгородок, командир, я знаю, где живет наш подопечный.
Берест только крякнул на этот пассаж и вдавил акселератор так, что буквально через двадцать минут звонок за шикарной под «шагрень» дверью пропел нам первые такты «Тореадора». Однако ответа не последовало. Мы переглянулись, и я повторил арию с тем же результатом. Бравый комиссар уже начал ехидно поглядывать, но тут меня осенило:
— Коля, ну-ка, рявкни по профессиональному! Наша интеллигенция до судорог боится служителей закона — это у нее наследственное.
— Да с чего ты взял, что он дома?! — не выдержал Берест. — Сегодня суббота: может, он на даче малину подвязывает?
— Наши ученые грызут «скалу познания» шесть дней в неделю. Рявкни, дружище!
Николай бешено посмотрел на мою невинную физиономию, откашлялся и стукнул кулаком в дверь:
— Откройте! Милиция!..
За «шагренью» послышалась какая-то возня, невнятное бормотанье, потом щелкнул замок и перед нами открылась ярко освещенная прихожая, почти пустая и оклеенная немецкими обоями «под орех». Вольский, худой и бледный, в распахнутой рубашке навыпуск и спортивных брюках стоял напротив, у входа в гостиную, в напряженной позе и, держа руки за спиной, пытался построить на своем бледном узком лице любезную улыбку.
— Чем обязан, господа?
Слова он не произносил, а выплевывал, словно шелуху от семечек. Глаза его при этом лихорадочно обшаривали нас с ног до головы, будто бы искали подтверждения, что это — мы, а не кто-нибудь еще. Особенно меня. Ну да, я же, по его мнению, покойник и вдруг явился с визитом. Ничего, переживем!..
— Комиссар Берест, — Николай показал удостоверение.
Вольский кивнул, но глаз от меня не отвел. По-моему, он даже не видел Береста, его более всего интересовала моя персона.
— Несколько вопросов, Антон Аркадьевич, — спокойно продолжал Николай, принимая тактику «консультации». — Вы позволите пройти?
— А?.. Да-да, конечно, прошу! — Вольский, не поворачиваясь, толкнул задом стеклянную дверь гостиной и скрылся в ее полумраке.
Свет он включил, когда мы были уже на пороге комнаты, а сам хозяин успел перебраться в дальний угол к огромному аквариуму и усиленно делал вид, что разглядывает стайку перламутровых рыбешек.
— Антон Аркадьевич, у нас находится человек, — Берест явно решил брать «быка за рога», — который подозревается в злостном хулиганстве, если не сказать хуже, и который сдался добровольно, потребовав от полиции защиты жизни, чести и достоинства…
— На том основании, — зачем-то встрял я, — что у него, якобы, есть двойник, который и учинил все приписываемые ему безобразия, в частности, вчерашний дебош в кинотеатре «Орион».
Я не спускал глаз с правой руки ученого и готов был поклясться, что в ней пистолет. Но зачем?!..
— Вы желаете, чтобы я осмотрел вашего арестанта? — хрипло осведомился Вольский.
— Если не трудно, — кивнул Николай. — Нам рекомендовали вас как крупного психотерапевта. Кроме того, это — не единичный случай, поставивший нас в тупик. Надеюсь, вы узнали господина Котова, который, по вашему сообщению, разбился сегодня утром на своей машине? — Берест пристально посмотрел на скорчившегося в углу Вольского. — Вы можете с уверенностью сказать, что в машине был именно он?
— Да. Я знаю Дмитрия Алексеевича. Мы встречались несколько раз, — Вольский все больше нервничал и даже забыл про своих рыбок. — А сегодня утром у кинотеатра «Орион» он едва не сбил меня! Ошибиться я не мог. Это верно так же, как и то, что господин Котов не мог остаться в живых!..
