«Оумм!» — грянуло во второй раз, и тысячи таких же лучей, сплетаясь и пересекаясь, заполнили все пространство зала, образуя огненный каркас гигантской полусферы. Световая пульсация ускорилась, потом слилась в единый импульс, поглотивший и людей, и зал, — все вокруг. Показалось, что свет вдруг обрел физическую плотность.
«Оумм!» — ударило в третий раз и световой кокон лопнул беззвучным взрывом во все стороны. Жемчужно-голубое сияние угасло, вновь вспыхнули обычные светильники, и в их бледном бессильном свете проступили привычные очертания зала и людей, сидящих в расслабленных позах с закрытыми глазами. Потом я увидел Ксению.
Она медленно развела руки в стороны и вверх и повернулась вокруг себя, как бы очерчивая невидимую границу.
— Кажется, получилось, — Меньшикова взглянула на меня, и показалось, что я очутился в синей ледяной купели.
— Да уж, — только и смог вымолвить я, непроизвольно передернув плечами. — Что-то не так, Ксения Олеговна?
— Господи, ну откуда ты такой взялся?! — внезапно с отчаянием почти выкрикнула она.
— Да в чем дело?! — Я совершенно искренне не понимал причины ее состояния.
— Идущий… — но ее красивому лицу пробежала волна судороги. — Если бы не ты, они были бы живы! — бросила мне Ксения и быстро пошла к выходу из зала.
— Почему «идущий»?.. Кто «они»?.. — бормотал я оторопело, глядя ей вслед.
Сзади раздалось кряхтение, затем хрипловатый голос профессора произнес:
— Я полагаю, госпожа Меньшикова имела в виду прежде всего своего учителя и наставника Андрея Венедиктовича Золотарева…
— Откуда вам это известно? — резко обернулся я к Вольскому.
— Андрей Венедиктович одно время активно сотрудничал с нашим институтом и в беседах не раз поминал своих наиболее способных учеников: Ксению Олеговну, Ирину Андреевну…
— Колесникову?
— Кажется…
— Так вот почему она на меня взъелась! — С досады я чувствительно стукнул себя кулаком по лбу и зашипел от боли.
Люди в зале понемногу тоже пришли в себя, но по их лицам было ясно видно, что они ничего не помнят о том, что здесь только что произошло — маги всегда слыли аккуратистами и тщательно следили за тем, чтобы не травмировать понапрасну психику простых смертных. Чего нельзя было сказать о мадхъя.
— Идемте, профессор, — я взял Вольского под локоток и повел к выходу, — а не то вас, чего доброго, попросят продолжить лекцию.
Мы вернулись в кабинет Береста, и тут выяснилось, что ни он, ни его подчиненные ничегошеньки не заметили! То есть совсем ничего! Словно и не было никакой фантасмагорической феерии и массового нашествия шизофреников на управление — ничего!
И вот это, последнее, оказалось для меня абсолютно необъяснимым. А тот, кто мог бы внести ясность, не пожелал со мной общаться.
Бравый комиссар встретил нас радушно и огорошил вопросом:
— Ну как, проконсультировали людей, профессор?
— Каких людей… а-а, да-да, конечно! — Вольский, видимо, сориентировался в ситуации. — Все в порядке, господин комиссар.
— Все под контролем, Николай Матвеевич, — поддакнул я и полез за сигаретами. — Неплохо бы чайку сейчас махнуть?
Ответить Берест не успел. Ожил терминал компьютерной связи и из глубины экрана выплыло красивое и жестокое лицо женщины с огромными темными и чуть раскосыми глазами, высокими скулами и полными яркими губами. Она обвела нас пронзительным, недобрым взглядом, остановилась на мне и улыбнулась, обнажив ровные, слегка заостренные, как у хищника, зубы.
— Мы еще встретимся, Идущий! — гулко прозвучало у меня в голове. — Жди!..
Экран погас, и я понял, что ничего-то еще не закончилось. Мы всего лишь отыграли у мадхъя очко, а впереди — целая партия. Берест и Вольский, по-моему, тоже это поняли. Профессор как-то совсем по-стариковски вздохнул, тоже достал сигареты и поднес мне огоньку. А комиссар некоторое время внимательно разглядывал нас, будто музейные экспонаты, постукивая черешком трубки по столешнице, потом не глядя нажал кнопку селектора:
— Надюша, принесите, пожалуйста, три стакана чая с лимоном и пожевать чего-нибудь.
