— Ходят, ходят, Иван, не все, правда… — отмахнулся я. — И не называй меня благородием, потому как из крестьян я. А где же дом Бахметьева, скажи?
— А эвона, — махнул Стремных волосатой ручищей в сторону храма, возвышавшегося посреди площади. — Обойдете церкву посолонь, да завернете в проулок. По нему выйдете на улицу Магистратскую, пойдете по ней налево, и третий дом одесную, с коньками по углам, будет Бахметьевых. У него еще над воротами крашенные петухи сидят — не заблудитесь.
Я поблагодарил словоохотливого хорунжего и вскоре уже стучал кольцом в крашенную суриком калитку двухэтажного купеческого дома.
Господин Миллер отсутствовал, а Иван Георгиевич принял меня радушно. Мы попили чаю с бубликами и занялись обсуждением предстоящего похода на реку Чулыма. Ближе к обеду к нам присоединился Горланов, и день для меня пролетел незаметно.
Возвращались мы с Петром на постой уже в сумерках. Воодушевление и предвкушение новых открытий и приключений захлестнули нас, так что я совсем забыл об утренних неприятностях. Поэтому, когда калитку нам открыла заплаканная Анюта, я сперва решил, что ее наказала за какой-то грех хозяйка.
— Побили? — участливо спросил и Горланов.
— Нет, — всхлипнула девушка, — Брехун…
— Что — Брехун?
— Помер наш песик! — зарыдала, не сдержавшись, Анюта.
— Да от чего ж он помер?! — поразился я. — Отравился?..
— Не-ет, убили его-о!..
— Да кто ж такое мог сотворить?! — допытывался и Петр.
Но Анюта только мотала головой и размазывала слезы по щекам. Наконец она чуть успокоилась и повела нас на задний двор. Там, в сарайке, за дровяной поленницей на старой мешковине лежал Брехун. С первого взгляда было видно, что убил его не человек, потому что у пса было буквально вырвано горло.
— Это какой-то зверь, — сказал Горланов, словно в ответ на мои мысли.
— Откуда зверь посреди города? — возразил я. — И какой?.. Волк?.. Рысь?..
— Рысь — нет. Она нападает сзади, — Петр внимательно разглядывал рану, светя себе масляной лампой, которую услужливо зажгла Анюта. — У бедного пса тогда был бы прокушен загривок, да и на спине остались бы порезы от когтей… Нет, это все же сделал волк.
— А где все произошло, Анюта? — спросил я.
— Да здесь же, у сарая, — всхлипнула девушка.
— Покажи-ка… — поднялся Горланов.
Местом схватки оказался пятачок жухлой травы у стены сарайки в сажень шириной. Он весь был изрыт лапами дерущихся, тут и там на серо-желтых пучках пырея темнели бурые пятна — вероятно, кровь. Петр снова присел, разглядывая землю и подсвечивая лампой.
— Гляди, Степан, — вдруг сказал он и поднял лампу чуть выше.
Я послушно наклонился к нему. Горланов ткнул пальцем в голый участок земли между пучками травы. Там глубоко и четко темнел отпечаток огромной когтистой лапы, похожей на волчью, если бы не размер.
— Таких больших волков не бывает, — заявил я.
— Не бывает, — согласился Петр.
— Тогда что же это за зверь?
Горланов не ответил, а меня вдруг как молния пронзила жуткая догадка. «Нет, этого просто не может быть!» — мысленно возразил себе я. Тем не менее догадка настойчиво продолжала сверлить мозг. Я зажмурился, и тогда из темноты перед внутренним взором выступило бронзовое скуластое лицо старика на базаре. Его сухие губы шевелились, произнося что-то неслышное, и вдруг лицо начало преображаться, вытягиваясь и обрастая шерстью. И вот уже не старик, а оскаленная морда свирепого пса уставилась на меня своими кроваво-черными зрачками, а с огромных желтых клыков ее капала тягучая слюна…
Я тут же открыл глаза, и страшное видение исчезло, но обжигающий холод от дыхания апокалипсического зверя засел в затылке и исчез окончательно, лишь когда я забылся тяжелым сном, переполненный дневными переживаниями и событиями.
Украденные Торопчиным раритеты я твердо решил забрать с собой, надеясь, что неизвестные мне преследователи не смогут гоняться за экспедицией по всей Сибири…
ГЛАВА 5
Западная Сибирь. Томск
23 июня 20… года
— Ну и что теперь прикажешь делать? — язвительно ухмыльнулся Ракитин, узнав на следующее утро о моем поражении.
— Мне надо срочно встретиться с профессором Крюгером, — мрачно заявил я.
— Это еще зачем?
— «Шаман» не случайно вышел на немца, и вовсе не для того, чтобы сбагрить реликвии.
— А для чего?
— Вот это я и хочу выяснить.
— Ладно, дам тебе шанс реабилитироваться, — оскалился Олег и потянулся к телефону.
— А вот этого не надо! — Я решительно накрыл ладонью аппарат. — Никаких официальных вызовов. Буду беседовать с ним в неформальной обстановке.
— И где же?
— В музее.
— Ого! — Ракитин подергал себя за левое ухо. — Сильный ход… А тебя туда пустят?
— Даже позовут! Как только узнают о моем желании. — Настала моя очередь язвить.
Олег озадаченно дернул свое правое ухо.
— Оторвешь, — сказал я.
— А?.. Нет. Черт! Никак не могу отделаться от этой дурной привычки, — Ракитин встал из кресла и пошел по периметру кабинета. — И что ты надеешься выудить из профессора?
— По обстоятельствам. Например, какое отношение он имеет к обряду бога Тенгри?
— А он имеет?
— Несомненно!
— Ладно, — окончательно сдался Ракитин. — Валяй! Только мне — полный отчет!..
— Вам первому, инспектор!
— А кто второй?
— Ты еще не забыл, где я работаю?
— Звони отсюда.
Я снял трубку и набрал номер музея.
— Мария Сергеевна?.. Здравствуйте! Котов говорит… Да, двигается помаленьку… Вот с этим я вам и звоню. Просьба у меня: разрешите мне встретиться у вас с немецким профессором Крюгером… Может быть, даже сегодня вечером. Как договорюсь… Спасибо огромное, вы меня здорово выручили! — Я положил трубку на рычаг и щелкнул пальцами: — Вуаля, инспектор!
— Бла-бла-бла, — буркнул Ракитин. — Ты всегда умел уговаривать женщин. Не зря тебя Котом окрестили!
— А то! Ну, теперь — к профессору! — Я вскочил и бодро двинулся к двери кабинета.
— Про отчет не забудь, — бросил мне вдогонку заметно подобревший Олег.
Договориться с Крюгером не составило большого труда. Едва профессор услышал, что его приглашает дама — директор музея, где проходит уникальная выставка, да еще по его профилю, немец тут же дал согласие. То, что «дама» не в курсе о своем собственном приглашении, я скромно умолчал.
