И вот к такому неординарному человеку я и решил отвезти свою странную находку. Странную даже не по обстоятельствам обнаружения. После душа, придя в нормальное рабочее состояние тела, ума и духа, я не удержался, раскопал в секретере старую филателистическую лупу, дающую шестикратное увеличение, и еще раз при хорошем настольном освещении рассмотрел иголки. Я, конечно, ботаник никудышный, но сосновую хвою, от несосновой отличить могу. И тут я убедился, что иглы только похожи на сосновые. Открытие еще больше заинтриговало мою любознательную душу, и я первым делом отправился в Университет.
На мое счастье Суркис оказался на месте. Он весьма рассеянно выслушал сочиненную мной по дороге легенду о поездке на Кавказ, и оживился лишь тогда, когда я выложил перед ним пакетик с хвоинками.
— Илька, вот эти иголки, — со вздохом сдерживаемого любопытства сказал я. — Я их в лупу рассматривал. По-моему, это не сосна.
— Ну-ка, ну-ка! — Суркис проворно сцапал пакетик и едва ли не бегом направился в глубь лаборатории к внушительного вида установке, на поверку оказавшейся банальным растровым микроскопом с телеметрическим блоком наблюдения. — Сейчас ты увидишь свою находку вблизи! — торжественно произнес Илья и щелкнул тумблером.
На огромном — около метра по диагонали — экране протаяло светлое окно, а в нем — какие-то ребристо-лохматые серо-зеленые бревна. Мне потребовалось не меньше двух секунд, дабы сообразить, что я вижу те самые иголки, только при огромном увеличении.
— Ну, Люханс, не можешь ты без спецэффектов! — не выдержал я. — Тебе в иллюзионисты податься — Копперфильд умер бы от зависти. Что скажешь?
— Копперфильд дилетант! Самый великий фокусник всех времен — Природа! — почти торжественно провозгласил Суркис, и в тот момент я был готов ему верить. — А твоя хвоя действительно не принадлежит ни Pinus silvestris, ни Pinus mounteris.
— Это что значит? — не понял я.
— То, что твое загадочное дерево не имеет отношения ни к виду Сосна лесная, ни к виду Сосна горная, — нехотя пояснил Илья, быстро набирая на клавиатуре прибора какие-то команды. — Кстати, последняя как раз и произрастает на Кавказе…
Я посмотрел на монитор. Изображение игл сдвинулось в левый угол экрана, а справа сверху вниз по нему теперь двигался текст на английском языке, периодически прерываемый картинками с хвоей различных деревьев.
— Скажи хоть предположительно, что я нашел? — спросил я, особенно не надеясь на ответ, и оказался прав.
— Позвони мне после обеда, — буркнул Суркис, даже не оглянувшись, и мне оставалось только тихо отправиться восвояси с чувством, какое, наверное, испытал бы ребенок, которому пообещали большую шоколадную конфету, а вместо этого подсунули пустой фантик.
Только сев за руль «хундайки», я наконец смог успокоить себя тем, что Илья всегда был очень дотошным и ответственным, а потому и в данном случае он обязательно докопается до истины и… что тогда? Ну, выяснит он, что это такая-то Pinus, а дальше? Ведь все равно получается, что я каким-то образом во сне физически побывал в другой точке пространства! А как сие возможно?..
В этот момент у меня возникло четкое ощущение, будто я нахожусь в двух местах одновременно. С одной стороны, я продолжал сидеть в своей машине, судорожно вцепившись в рулевое колесо, и в то же время ясно увидел себя стоящим на краю огромного распадка, склоны которого покрывала буйная поросль разнообразных кустарников и небольших деревьев, а на дне высверкивала на солнце сквозь переплетение ветвей и стволов пенная спина быстрой речушки.
Я инстинктивно напрягся и отгородился от видения мысленным щитом, пытаясь определить вектор энергоинформационной атаки, но не смог. Более того, появилась уверенность, что никакого нападения и не было! Я не обнаружил ни одного признака такового и недоумевая убрал ментальную защиту, но странное раздвоение уже кончилось. Я вновь сидел за рулем старенькой «хундайки» и тупо смотрел на потухшую приборную доску.
Блин, да что же это со мной творится?! Так и свихнуться можно. Не-ет, придется тебе, Дмитрий Алексеевич, наступить на горло собственной гордости и идти на поклон к госпоже Меньшиковой! А больше-то ведь не к кому. «Только не сейчас! — заявил я сам себе. — Сначала закончу сыскные дела, — и, глубоко вздохнув для решимости, включил двигатель. — Вперед, к господину Красилину!»
Разговор с бывшим подельником Гейдара Амиева оказался коротким, но весьма своеобразным.
— А-а, умылся-таки юшкой, гад черножопый! — прокомментировал мое сообщение о гибели Амиева-младшего Игнат Васильевич, после чего выставил на кухонный стол бутылку «Ани» и пару коньячных бокалов. — Выпьем за упокой души убиенного нехристя раба диавольского Ильхана! — безо всякого перехода предложил он и наполнил емкости до краев.
Я прикинул объем бокала, посмотрел на радостно-решительную физиономию хозяина и понял, что одним тостом тот не ограничится.
— Коньяк по утрам пьют только нувориши и интеллигенция во второй стадии алкоголизма, — попытался я шутливо отказаться от возлияния, но — тщетно!
Давно известно, что ежели русскому хочется выпить, то повод он найдет непременно и аргументы в его пользу приведет железобетонные.
— Ты что, инспектор, не хочешь получить ценную информацию из первых рук? — откровенно поинтересовался Красилин и для убедительности кивнул на стоявший тут же на столе раскрытый ноутбук. — У меня имеется полное досье на мистера Амиева и его сраную компанию!
— Лимоны есть? — обреченно спросил я, усаживаясь за стол.
— А то! — обрадовался отставной бензиновый магнат и вновь полез в холодильник размерами больше напоминавший стенной шкаф. — Щас и бутеров с икоркой соорудим. Не боись, инспектор, от хорошего коньяка настоящие мужики не пьянеют, а здоровеют! А если еще икорка с лимоном к нему — круглосуточная стоячка на неделю обеспечена: любую бабу в блин раскатаешь!
— А зачем?
— Что «зачем»?
— Круглосуточно, да еще целую неделю? Как бывший доктор могу авторитетно заявить, что длительная эрекция без эякуляции весьма небезопасна для организма: отсутствие психоэмоциональной разрядки в сочетании с венозным застоем в малом тазу чревато в скором будущем простатитом, геморроем и парапроктитом…
— Чего-о?! — Красилин едва не сел мимо стула и не выронил банку с икрой. — Ты это серьезно, насчет… болячек?
— Абсолютно! — Я сделал строгое лицо. — Все должно быть в меру: и коньяк, и икра, и девочки. Умеренность, говорил Заратустра, залог долгой и счастливой жизни! А прожил он, по свидетельству современников, полтораста лет, сменив пять жен и наделав больше трех дюжин детей!
— Кто это такой? — подозрительно покосился на меня Игнат. — Заратустра… Еврей, что ли?
— Перс.
— А-а… Ладно, — сдался он, — уговорил, инспектор: по чуть-чуть и — все!
Мы выпили, не чокаясь, в помин Ильхана Амиева, закусили паюсной икрой с черным хлебом и кинули в рот по дольке лимона.
