Страшная опасность, которую нельзя доказать. Может – есть. Может – нет.
Проверить невозможно, а не принять мер нельзя.
Ловушка.
Часть третья
– Быстрее! – Иванна, нервничая, снимала и снова надевала серебряное кольцо, прижималась к стеклу лбом и c хрустом сплетала и расплетала пальцы. Ей было неловко, со стороны ее поведение, наверное, выглядело дурно, но взять себя в руки не получалось. Она еще никогда никуда так не торопилась и крикнула, ударив себя кулаком по колену: – Ну, быстрее же!
– Быстрее не могу. – Таксист покосился на нее и добавил: – И вы бы пристегнулись, девушка.
– Уже половина седьмого! – воскликнула пассажирка с отчаянием. – Мы еще полдороги не проехали, а мне нужно быть в Чернигове в семь! Обязательно!
– Не иначе как на пожар опаздываете. И полдороги мы уже проехали. – Таксист покрутил ручку приемника. – Давайте, что ли, с музыкой…
– Не нужно музыки! О господи…
Таксист пожал плечами и принялся что-то напевать себе под нос.
Ему давно следовало было быть дома, потому что жена во вторую смену и нужно забирать сына из детского сада. Но эта психованная свалилась ему на голову прямо у крыльца аэропорта Борисполь и объявила:
– В Чернигов. Триста.
– Да ну, маловато. – Он кисло поморщился. – Мне же обратно порожняком гнать придется. За пятьсот еще поехал бы.
– Триста долларов, – пояснила нервная барышня. – Но только заводимся немедленно и едем очень быстро.
Уже с трассы он позвонил соседке по площадке, попросил, чтобы та забрала Виталика и посидела с ним. Он отблагодарит. Потому что триста долларов за вечер – все-таки деньги.
– Быстрее! – повторила Иванна. – Пожалуйста.
Видимо, полтора месяца густой, как кисель, депрессии, бесконечного полусна в темной комнате с зашторенными окнами что-то основательно нарушили в ее голове. Иначе бы она сейчас анализировала свои эмоции, работала бы с ними, дистанцировалась от них и понимала: то, что она делает сей час, – не лезет ни в какие ворота. «На голову не натянешь», – говорила ее бабушка.
Иррациональность, как душевная болезнь, подкралась к ней еще в марте, в тот самый день, когда она лежала вниз животом на деревянном мостике, смотрела на волосы Ундины, пока с ней рядом не возник Генрик с трубкой радиотелефона. Он тяжело дышал, и рука у бедняги дрожала – после их ростовской экспедиции он перенес инфаркт, но ни словом не упрекнул ее.
– Ну, зачем ты сам пришел? – Иванна приподнялась на локте и взяла у него трубку. – Иди, ложись.
Она жалела его, утешала, как могла, но гедонист и весельчак Генрик Морано сдавал на глазах. Вроде бы реабилитационный период проходил нормально и доктор велел бодриться, но что-то сломалось в нем. «Это психосоматика, фройляйн, – объяснял он ей. – Я виноват, и сколько бы вы ни говорили, что я не виноват, ничего не изменится. Никуда я не гожусь…»
– Алекс звонит, – тихо сказал Генрик.
Что? Что Леша говорит? Он во Фрайбурге и сейчас приедет. Приедет не один. И просит у нее прощения, что не давал знать о себе несколько дней.
Иванна удивилась. Как несколько дней? У нее такое чувство, что она здесь месяц, или два, три.
– Несколько дней… – повторяла она, идя к дому. – Несколько дней…
– Что? – переспросил Генрик.
– Леша сейчас приедет… – Иванна замедлила шаг и взяла Генрика под руку.
В доме Генрик отправился распорядиться насчет обеда, а Иванна впервые за несколько дней решила посмотреть на себя в зеркало. Без особого, впрочем, интереса, просто в силу необходимости. То, что она увидела – незнакомые морщинки у рта и сиреневые тени под глазами, – оставило ее равнодушной. Она и раньше без особого воодушевления относилась к своей внешности, а теперь и вовсе охладела. Но все же умылась и с удовольствием вытерла лицо жестким полотенцем – с силой, так, что покраснели щеки.
С Лешей она не виделась с тех пор, как улетела в Израиль. Это было в первых числах марта. Теперь март приближается к середине. Совсем немного времени прошло… Но пережила много чего: гибель Дины с Ромочкой, испуг от исчезновения Леши и разговор с Ираклием. А еще пережила два с половиной часа музыки, которая просочилась в ее кровь и теперь живет в ней на клеточном уровне. То переживание было самым неоднозначным. Она попыталась написать о своих ощущениях Виктору – ей нужно было кому-нибудь рассказать.
А что значит «не один»?
Иванна вышла в гостиную и наткнулась на взгляд. Наткнулась в буквальном смысле, как на физическую преграду. И остановилась.
Человек кивнул ей – без улыбки, но приветливо. И взгляд был не жестким, просто каким-то очень необычным. Необычный взгляд и строгое, немного тяжеловесное лицо.
И только потом она увидела Лешку. Тот подошел к ней откуда-то сбоку, обнял за плечи и поцеловал в щеку.
– Привет, – сказал несколько напряженно. – Прости, что заставил тебя волноваться.
– Мы нарушили все протокольные нормы, Иванна, – произнес незнакомец. – Я не прислал визитной карточки, не спросил разрешения, в конце концов. Меня зовут Зоран Николич, или Зоран Бранкович, как хотите. И в настоящее время я возглавляю всю иерархию Второй Вертикали.
– Как? – Иванна посмотрела на Лешу. – Какой вертикали?
– Белые мотыльки, – пояснил Леша.
В этот момент в гостиную бочком входил Генрик, пропуская Тильду, которая несла на подносе кофейник и сахарницу. При последних словах Генрик застыл в дверях, а Иванна заторможенно следила за плавным движением Тильды к кофейному столику.
– Я считал бы за честь поцеловать вам руку, но не приближусь ни на сантиметр, пока вы мне не позволите, – совершенно не куртуазно, а достаточно сухо сказал Зоран как-его-там.
Год назад они с Виктором и ребятами ездили на полигон стрелять по стендовым мишеням. Их отделу это делать было необязательно, но им нравился сам процесс. Потом, вдоволь настрелявшись, все вместе отправлялись в какой-нибудь ресторанчик на обуховской трассе – поесть шашлыков и попить пива. Сейчас она смотрела на незваного гостя и видела стендовую мишень. Только в руке не было гладкой тяжелой рукоятки пистолета. Но в живых людей нельзя стрелять, как по мишеням, она-то знает. В отличие от некоторых.
– Нужно поговорить, обязательно, – добавил Леша с каким-то опрокинутым лицом. – Выслушай нас, обязательно. Это важно. Пожалуйста, Иванна.
– Нас? – переспросила Иванна. – Ты стоишь в доме Деда и лоббируешь интересы… вот этого человека?
– На все, что вы говорите, вы имеете полное право, – подал голос Зоран как-его-там. – Но одновременно совершаете большую ошибку. А свои интересы я лоббирую сам. Алекс все делает не для меня, а для вас.
– Вон отсюда, – тихо промолвила Иванна. – Никогда больше – ни здесь, ни где бы то ни было – я вас видеть не хочу. Обоих.
