Иванна решила внести ясность.
– Я не маленькая, – сообщила она с набитым ртом. – Мне тридцать три года почти.
– Смешно. – Давор улыбнулся одними губами и легким движением убрал волосы с высокого лба. А потом сказал: – Мы можем сейчас сделать две вещи. Точнее, одну из двух. Пойти спать, потому что завтра в шесть утра мы уезжаем в Киев, и ты уезжаешь с нами вместе. Или пойти гулять. Выбирай.
– Гулять, – откликнулась Иванна.
– Я в тебе не ошибся, – одобрил Давор. – Достойный ответ настоящей сумасшедшей. Тем более что город, как я успел заметить, почти не освещается.
На Валу, глядя на космический силуэт Спасского собора, Давор покачал головой и сказал что-то вроде: «Мы не понимаем предельного смысла веры и предназначения религии. И никогда не поймем». Потом вдруг безо всяких предисловий обнял Иванну и прижался губами к ее виску.
– Ты как, джана?
– Почему джана?
– Потому что я вырос в мусульманских кварталах Сараева. Мог уйти из дому и во время Рамадана болтаться там по нескольку дней со своими друзьями. А там таких девочек, как ты, называют джана.
– Холодно, – сказала Иванна куда-то ему в шею.
– Ну так я тебя грею, – засмеялся он и провел теплыми губами по ее лбу.
Иванна вздохнула, и Давор прижал ее к себе еще крепче, так, что она почувствовала его грудь, ребра и ключицы.
– Маленькая моя… – выдохнул он. – В том, что мы встретились, есть какой-то смысл, но… э… он совершенно иного рода. И мы не будем делать глупостей, потому что мы хоть и психи, но не дураки же?
– Отлично, – кивнула Иванна и крепко обняла его за шею обеими руками.
– Ты что, плачешь? – испугался Давор.
Она плакала и плакала, потому что прохладной майской темной ночью в этом заколдованном месте ее грели его хорошие уверенные руки, гладили по плечу, растирали ей спину и уши, не отпускали ее по дороге к машине, и именно сейчас по-настоящему кончилось ее одиночество.
Они все равно съездили на Болдины горы, все равно посмотрели на закрытый вход в Антониевы пещеры и все равно полезли на колокольню Елецкого монастыря. Практически в полной темноте. Давор ни на минуту не выпускал ее из своих рук. Водитель Павла к трем часам ночи стал смотреть на них с неприкрытой классовой ненавистью, даже несмотря на размер гонорара, полученного в начале ангажемента. К четырем утра они нашли ночной мини-маркет со смешным названием «Гусачок», а в нем – маленькую пузатую бутылку херсонского «Борисфена». В пять часов они наконец, будучи немного не в себе от недосыпа и непрерывных разговоров, вернулись в гостиницу. К тому времени Иванна уже могла бы написать небольшую книгу о детстве и юности Давора, а Давор в общем виде представлял себе, как выглядят вечный берег, чинара, скала Дженевез-Кая и шелковица на крыше асиенды, почему учебные диспуты в школе Эккерта содержали модернизированную процедуру теодицеи и как она жила все эти годы без простой и счастливой возможности говорить всякие глупости, перескакивая с темы на тему, просто так, смеясь, засыпая в машине, держа его за руку и пристроив голову на его плече.
– Это ли не чудо? – задумчиво спросил Давор в баре гостиницы.
– Настоящее чудо, – согласилась Иванна.
– Потому что мы – волшебники, – пошептал ей на ухо Давор. – Потому что только настоящие психи могут быть настоящими волшебниками, остальных реальность крепко держит за яйца. Но только нужно не забыть, что мы уезжаем через сорок минут.
* * *
Автобус спал. Спали все, кроме водителя, отсыпались после банкета конференции. Давор отказался возвращаться в Киев с Павлом и спал на заднем сиденье автобуса рядом с Иванной. Как только выехали за город, она сняла кроссовки и свернулась калачиком в своем кресле, а голову положила ему на колени. А он положил свою руку ей на голову. И тут же уснул.
Ему снились черное черниговское небо и шквальный ветер на верхней площадке Елецкой колокольни. Ветер сбивал с ног, и не было поручней на площадке, а у винтовой лестницы не имелось перил – она уходила в бесконечную глубину, в пропасть, и было совсем неочевидно, что там, в конце, – твердая земля. Он понимал, что им с Иванной все равно надо как-то спускаться, и злился на себя во сне – дурацкая была идея лезть на колокольню, да еще ночью. И еще во сне он боялся за Иванну – больше, чем за себя. В общем, спалось ему беспокойно, поэтому он даже обрадовался, когда какой-то шум и голоса выдернули его из сна и он ощутил под своей рукой теплые гладкие волосы Иванны, ее полурасплетенную косичку. Она не проснулась, и Давор решил не делать резких движений.
– Давор, нас остановили! – крикнула с переднего сиденья Бранка. – Нас не пропускают! Тут военные, перекрыли дорогу.
Иванна пошевелилась и резко села.
– Что она говорит? – напряженно спросила она.
– Я должен выйти, – сказал Давор. – Автобус остановили военные.
– Я с тобой. – Иванна быстро натянула кроссовки и стала пробираться по проходу между зачехленными инструментами, кофрами и рюкзаками.
То, что она увидела, не было похоже ни на пограничный кордон перед Севастополем, ни на укрепленный пост ГАИ, ни на спецрежим при проезде правительственных машин. Впереди трассу перекрывали военные УАЗы с брезентовыми кузовами и живая цепь солдат. За машинами, с той стороны трассы, до горизонта тянулась зеленая колонна всевозможной военной мототехники, и машины разъезжались с дороги на поля, выстраиваясь в длинную цепь справа и слева.
– Они не пропускают не только транспорт, – сообщил подошедший Алан. – Не пропускают также пешеходов, велосипедистов и телеги с навозом. Только что сам видел.
Наконец откуда-то из-за УАЗов появился и подошел к ним человек в штатском (Иванна неприятно удивилась про себя) и показал Давору раскрытое удостоверение руководителя какого-то отдела Совет безопасности Украины.
– Объясните нам, что происходит? – спросил Давор.
Совбезовец, которого, судя по удостоверению, звали Чичканев Сергей Иванович, окинул взглядом оба автобуса, «Мерседес» юноши Павла и самого Павла в первом припадке административного гнева.
– А на что это похоже? – неожиданно ответил он вопросом на вопрос. – Военное оцепление. Сегодня с четырех утра город закрыт.
– Какой город? Киев? – нервно вопрошал Павел. – Киев закрыт? На каком основании?
– Не кричите, молодой человек, – устало сказал Сергей Иванович. – При чем здесь Киев? Чернигов закрыт. Вы должны вернуться назад, в Чернигов.
– Но это невозможно, – возразил Давор. – Да, невозможно, у нас сегодня самолет в Афины. Я не знаю причины, по которой вы это делаете, но мы-то при чем? Вы должны нас пропустить, и, если можно, поскорее.
Человек в штатском, выпятив губы, похлопал себя по боковым карманам пиджака, потом сунул руку во внутренний нагрудный карман и вытащил жевательную резинку «Дирол». Выдавил из упаковки подушечку и сунул ее в рот.
