И, не дожидаясь моей реакции, залезла ко мне на колени. А еще через минуту засунула руку – мне под куртку.
– Холодно, – пояснила она и переместила руку ниже.
Я растерялся и машинально покосился на Иванну. Та сидела с закрытыми глазами, что, впрочем, не означало, что спит. В это время Юська, преодолев свитер и футболку, добралась до моего голого живота.
– Леша, а Юська ко всем своим достоинствам еще и нимфоманка, – вдруг сообщила Иванна, не поворачивая головы. – Причем очень изобретательная.
Юськина рассеянная рука замерла в районе моей левой груди.
– К тому же, – продолжала Иванна с закрытыми глазами, – не различает общественных мест и интимных.
– Вот этого не надо, я вас прошу! – обиделась Юська. – Интимные места я различаю изумительно. У меня, если говорить, Ванька, твоим языком, очень развита различительность такого рода.
Руку она, впрочем, тут же убрала.
Люба покосилась с переднего сиденья.
– Чего, томитесь? – добродушно спросила она. – Не томитесь, скоро приедем. Будет вам и водка с салом, и баня с пирогами. Хозяйка, чай с душицей и мятой все так же любишь?
– Люблю, да что толку, – вздохнула Иванна. – У меня дома такой чай все равно не получается. Вроде бы все делаю, как ты, и из твоих травок, а не выходит.
– Не выходит каменный цветок, – моментально отреагировала Юська и всю оставшуюся дорогу дулась, как мышь на крупу.
Лично меня больше всего интересовало, почему аборигены называют Иванну хозяйкой. Ждут, пекут пироги, как на свадьбу, и называют хозяйкой. Кто она им, этим мордовским крестьянам? Пока мы летели, Иванна рассказала, что они – эрзя. Здесь есть мокша, шокша, эрзя – три народности одного маленького поволжского народа. Угро-финны.
* * *
Иванна полтора года не была здесь. И за полтора года почти ничего не изменилось, вот только у Любиной племянницы Вали родился мальчик, бабушка Фроловна умерла в конце сентября, и соткали новый ковер.
– Ковер покажу, покажу, – обещала Люба, видя, как Иванне не терпится посмотреть. – Ты поешь сначала и в баню, не убежит ковер-то.
Им подготовили дом бабушки Фроловны – протопили печь, повесили новые занавески.
– Тут две комнаты, поместитесь. Теперь только утром топить, я приду, помогу, если надо.
– Да не надо, Любочка, – отказалась Иванна, – я не забыла еще.
Люба ходила взад-вперед, присматривалась – может, нужно что-то еще?
– А летчицу вашу, – заявила в конце концов авторитарно, – я к себе забираю. Ванька-то в Саранске, в техникуме. Я разве не сказала? В Саранске, в электромеханическом техникуме, и комната пустая. А Славка завтра ее к самолету доставит. И бензин тоже, они с Мишаней вчера из Рузаевки целую бочку приперли.
Юся подняла бровь, вздохнула, но сопротивляться не стала. И Иванна понимала, почему. Люба была внешне мягкой, но внутренне совершенно несгибаемой женщиной. А Юся, при всех ее манцах, всегда знала меру. Да и как отказаться в данном случае, если люди проявляют гостеприимство?
Сонный Леша тер заросший черной щетиной подбородок и непрерывно зевал.
– Я уже не хочу есть, – тихо сказал он Иванне. – Хочу только спать.
– Все, все, – заторопилась Люба, – ужинать к нам идем. Давай, милый… – И вещи она как-то прихватила, приобняла одной рукой Лешу, а другой Юсю. – Пошли, хозяйка, – обернулась через плечо, – там народу полна хата.
Народу и правда было много. Иванна в первый момент растерялась, смутилась и совершенно не понимала, что ей говорить. Потом тихо сказала: «Здравствуйте», и все зашумели, заулыбались, стали располагаться ближе к столу.
– Ну, давайте, – поднялся дядя Слава, – за хозяйку пьем. За твое, доня, здоровье. И ты пей, не отказывайся.
– А как же! – кивнула Иванна и взяла из его рук рюмку с водкой.
Чистой правдой оказалось, что готовились с утра. Иванна впервые в жизни видела такую гору пирогов, пирожков, расстегаев. Ну да, ну да, полтора года назад было не до пирогов. Вообще не до застолий было. Живое село. Слава богу.
К бурной радости Юси на столе имелось холодное розовое сало.
– Юська, – толкнула ее под столом ногой Иванна, – а сало-то не кошерное.
Юся с набитым ртом что-то возмущенно промычала, потом, прожевав, сказала:
– Откуда у тебя иудаистские предрассудки, Ванька? Ты же украинка и католичка притом. Просто безобразие! – Затем, сооружая себе очередной бутерброд с салом, луком и соленым огурцом, заявила: – А я абсолютный культурный космополит.
– Некультурный, – поправила Иванна.
– Некультурный космополит, – легко согласилась Юська и выпила залпом стограммовую стопку водки.
– Молодца! – одобрил дядя Слава.
Любина племянница Валя рассказывала Леше, почему куриные яйца черного цвета – их запекают в печи.
– Да ты не бойся, – смеялась молодая женщина, – ты счисти скорлупу, внутри они обычные, печеные только.
Леша с изумленным видом чистил яйцо. Иванна поймала его взгляд, и Виноградов сделал круглые глаза.
– Если не ты, – зашептала ей Юська, – я бы его точно трахнула, и неоднократно. Вот те крест святой.
– Нет на тебе креста, – так же шепотом сказала ей Иванна. – Ты агностик и некультурный космополит. Ешь свое сало.
– Тут и грибочки ничего, – лучезарно улыбнулась ей Юся. – Дура ты. Знаю я тебя.
Иванна обвела взглядом стол.
Валя, довольная произведенным эффектом, продолжала рассказывать Леше технологию запекания яиц. Она – танцовщица. Лешка еще не знает, что здесь живут ткачи, танцовщицы и смотрящие. Это не промысел и не хобби, а как бы образ жизни. Помимо крестьянского, сельскохозяйственного труда, который их кормит (здесь МТС и мясо-молочная ферма), помимо домашнего хозяйства, эти люди ткут ковры. Но только мужчины. Молодые женщины – до тридцати лет – танцуют на коврах, а старшие, смотрящие, наблюдают и интерпретируют Танец. «На что вы смотрите?» – спросила Иванна Любу тогда, полтора года назад, когда впервые увидела Танец. Тогда было трудное время и танцевали каждое утро, стараясь не пропустить ни одного рассвета. И Люба объяснила ей, что, поскольку есть узор ковра и узор танца, смотрящие наблюдают, как происходит наложение двух узоров. «Танец никогда не повторяется, – сказала женщина, – каждый раз душа танцовщицы придумывает танец. И ничего случайного в этом нет».
От бани гости отказались, из-за стола расходились в третьем часу. Иванна с Лешкой добежали до «своего» дома. Разуваясь, немного потолкались в тесных и холодных сенях. В самом доме было тепло, темно, пахло старым деревом и сухой травой. Душицей и мятой. Здесь в каждом доме пахло душицей и мятой. Иванна похлопала рукой по стене, ища выключатель.
– Не включай, – попросил Леша. – Зачем?
