Она бродила бесцельно и думала в основном о природе мистического очарования незнакомых городов. Есть в этом какая-то тайна: почему-то же захватывает дух, когда сворачиваешь в незнакомый переулок. Не потому ли, что все время подсознательно боишься (или подсознательно стремишься?) переступить границу между мирами? Можно ведь переступить и не заметить: будет точно такой же двор, пододеяльники и детские футболочки на бельевой веревке, и старушка из-за кухонной занавески будет выглядывать на улицу и смотреть на небо – все-таки пойдет дождь, как передавали, или туча проползет мимо?
Утром следующего дня в старом и жестком автобусе до Темникова Иванна вспоминала музей Эрзи – слегка монголоидные лица мордовских девушек, их язычески полновесные, но не очень подробные, а как бы символические тела из темного чилийского дерева кебраччо. Слишком далеко от Мордовии была страна Аргентина, где скульптор Степан Эрзя вырезал из цельных кусков кебраччо своих девушек – скучал он там отчаянно, хотя, надо сказать, латиноамериканская антропология тоже вдохновляла его.
Неожиданно смотрителем самого большого зала оказался совсем молодой парень Слава. Выяснилось, что он, начинающий скульптор, видит прямую практическую пользу от своей малоподвижной и малооплачиваемой работы. «Здесь мой мастер-класс, – заявил он. – Сижу и смотрю. Потом пересаживаюсь, меняю угол зрения и снова смотрю…»
Иванна искренне позавидовала ему. В ее работе острая потребность менять угол зрения возникала постоянно. Но! Если бы для этого можно было просто пересесть со стула на стул… Не выворачиваться наизнанку, а просто пересесть – и увидеть другую перспективу…
– Ну не томи, Шахерезада Ивановна! – взмолился Леша. – Ты приехала в Каменку и увидела… Что ты увидела?
– Ты писатель или кто? – возмутилась Иванна. Она ходила по комнате, засунув руки глубоко в карманы просторных льняных штанов. – Неужели тебя не интересуют детали? Я увидела… Сначала ничего не увидела. Увидела несчастных людей, совершенно зашуганных. Нашла председателя сельского совета, показала документы, спросила, где можно пожить недельку. Село же, пойми, не город. Это замкнутый мир. Особенно – такое село. Он спросил, зачем. Я поняла, что лучше ничего не выдумывать, и сказала, что хочу помочь. Он спросил, откуда я знаю…
– Деревня, – опять перебил Леша.
– Я? – удивилась Иванна. – Почему?
– Да не ты! Смешно… Каменка – деревня. Это у нас в Украине село. А тут – деревня. Наверное.
– Спасибо, милый. – Иванна, проходя мимо, погладила Лешу по голове. – Ты очень хороший писатель, внимательный. Только ты не прав. Я в Саранске даже справочник купила, назывался «Села Мордовии». Ну, да ладно. Какая разница? Я бы даже сказала, что Каменка – нечто вроде хутора, админресурс в ней присутствует в составе двух человек – председатель сельсовета и секретарь. А, ну еще начальник МТС и заведующая зверофермой. Между прочим, именно председатель приютил меня тогда, поселил у себя.
…Его звали Николай Изотович, он был худой, маленький и строгий и жил один в большом каменном доме с неожиданно кокетливой мансардой с резным козырьком и птичкой-флюгером. Во дворе росла одинокая елка и не наблюдалось никаких садово-огородных угодий. Его жена умерла, девяностолетняя мама умерла тоже, а дети разъехались – сын в Саранск, а дочь и вовсе в Москву, где сняла комнату и устроилась ухаживать за животными в Московском зоопарке.
– Она тут на звероферме готова ночевать была, – объяснил председатель выбор дочери. – Теперь поработает годик, подготовится поступать в ветеринарный.
Они сидели на скамеечке под елкой. Вечерело, и Иванна понемногу стала замерзать, а хозяин что-то не торопился звать ее в дом.
– Хорошее дело, – одобрила Иванна. – У меня родители были микробиологами, занимались вирусными болезнями животных. Только я их не помню.
– Умерли? – сочувственно спросил председатель.
– Погибли, – коротко ответила Иванна. Она вообще не очень любила говорить на эту тему. – Вы можете рассказать мне, что здесь у вас происходит?
– Пойдем лучше покажу, – поднялся Николай Изотович. – Сама увидишь, может, еще и не захочешь у нас тут оставаться. Если решишь уехать – могу в Темников отвезти, у меня машина.
– Ты боялась? – опять вклинился в рассказ Леша.
– Ничего я не боялась. Почему-то знала: ничего там нет.
– Вот, – сказал Николай Изотович в сенях и отодвинул ситцевую занавеску.
Иванна зашла на кухню, увидела белый столик с поцарапанным пластиком, три табуретки, газовый баллон… На шкафчике вкривь и вкось были наклеены вырезанные из открыток букеты цветов. Она протянула было руку к выключателю, но председатель вдруг неожиданно больно схватил ее за локоть и прошептал:
– Не включай!
– Почему? – спросила Иванна.
– Видишь? Сидят.
– Я получше хочу рассмотреть. – Она выдернула локоть.
– Дело твое, – вздохнул мужчина.
Никого, кроме них, на кухне не было. Решительно никого. На столе стояла миска с желтыми заскорузлыми макаронами и лежали две старые алюминиевые ложки.
– Николай Изотович, – сказала Иванна, – пойдемте в комнату.
Тот, шаркая и вздыхая, послушно двинулся за ней. Держась за поясницу, присел на диван и стал глядеть на нее снизу вверх с видом первоклассника, который смотрит на учительницу. Редкие седые волосы прилипли к потному лбу, и Иванне стало так жаль его, маленького, испуганного, что она осторожно погладила его по плечу.
То, что сама она никого не видит, еще не означает, что там никого нет. То, что председатель кого-то видит, еще не означает, что там кто-то есть. Странная, конечно, но все-таки логика. Иванна по привычке пыталась придать ситуации какую-то рациональность. И тут же подумала, что с этой дурной привычкой пора как-то бороться.
Она придвинула к себе стул и села строго напротив председателя. Стул опасно заскрипел.
– Там ножка шатается, – прошептал Николай Изотович.
– Слушайте, – сказала Иванна, – дело вот в чем: я никого не вижу.
Мужчина посмотрел на нее с изумлением.
– А кого видите вы? – спросила Иванна.
Он видел женщину и девочку. Женщина молодая, но вся седая и постоянно кашляет, а девочка худенькая, коротко стриженная и в косынке, но все равно видно, что уши у нее сильно торчат, а глаза большие, черные, и она часто моргает, как будто у нее нервный тик. Одеты обе всегда в какие-то серые халаты, а что на ногах – он точно сказать не может. Вроде бы какие-то ботинки.
– Мне еще повезло, – вздохнул председатель. – К Демочкиным приходит пять человек. Две женщины и трое детей – две девочки и мальчик. Ему года два. Люба говорит: сидит на удивление тихо, не возится и – молчит. За что нам все это, а?
«Гости» приходили не во все дома. В девять из восемнадцати. Остальные девять семей считались счастливчиками. Первые тихо завидовали вторым, вторые считали, что первые выжили из ума.
