– Сначала будет сгенерировано чувство полной, окончательной безысходности и тупика, – говорил Ираклий, подходя к двери. – Поскольку, как ты прекрасно знаешь, чтобы осуществить смену парадигмы, все происходящее должно быть описано и проинтерпретировано как кризис. Потом мы реализуем сценарий «город». И город уничтожит государство. Даже не одно. Что, вообще-то, исторически справедливо. Правда, сам город погибнет.
– Какой город? – спросила она.
– Не скажу. – Ираклий как-то вздернул плечи и сгорбился, сунул руки в карманы. Он уже собирался уходить, стоял возле двери. – Но главное – другое. Я вот что хочу тебе сообщить, чтобы не оставалось неясностей, ты имеешь право это знать. Есть страшная закономерность, которая никогда не нарушается и нигде не рвется. Что бы мы ни делали, какие бы красивые и гармоничные штуки ни создавали, у нас всегда руки по локоть в крови. Проектирование имморально. И нет приятных исключений.
* * *
А Ильгам проснулся в полдень с такой тяжестью в голове, будто накануне выпил литр водки. Бывший метеоролог погладил последнюю чистую рубашку, побрился и, понурив голову, побрел к Антонине Сергеевне, Виткиной маме. Его крючило и мутило от необходимости сообщать матери такую гадкую новость: ее дочку забрали какие-то злодеи, и если раньше она пропала только для своей семьи, то теперь, похоже, совсем пропала, по-настоящему. Хорошо, если жива. Но не пойти он не мог – Витка оставила телефон и адрес и просила, если с ней что-то случится, сообщить ее маме. Ильгам обещал.
– Я от Витты, я вам звонил, – сказал он торопливо дверному глазку, и дверь мгновенно распахнулась.
Высокая и совсем не старая женщина смотрела на него Виткиными глазами, под которыми залегли сизые круги. «Сердце больное», – подумал Ильгам. У него отец последние годы ходил с такими кругами. И умер от инфаркта.
В конце коридора замаячил худенький мальчик в школьном пиджачке, с виду первоклассник.
– Где она? – шепотом спросила Виткина мама.
Малыш замер, как суслик, вытянул шею. Антонина Сергеевна взяла его за плечи, развернула, сказала:
– Иди, Данилка, переоденься. Форму сними, повесь на вешалку. Иди, маленький, я сейчас приду. – И женщина снова повернулась к посетителю: – Что с ней? Почему Витта не позвонила?
Когда Ильгам волновался, его акцент усиливался и он начинал забывать самые простые слова.
– Не мог позвонить, за вас боялся. – Это он о Витке так сказал.
Антонина Сергеевна, держась за край стола, повторяла:
– Целую неделю, в двух кварталах… Целую неделю…
Они сидели на кухне, и Ильгам видел, как тихий неприкаянный Даник маячит за стеклянной дверью.
– Малыш плачет все время, – вздохнула Виткина мама. – Ведь совсем маленький еще. Вы можете все рассказать милиции? Мне там сказали, вроде бы будут искать. Но как-то неохотно они со мной разговаривают. Расскажете им?
Ильгам болезненно поморщился.
– Не хотите? – виновато спросила Антонина Сергеевна.
– Ничего, если надо…
Он посмотрел в сторону, куда-то в район холодильника. С холодильника ему улыбалась бойкая рыбка-магнитик, которой крепилась бумажка с надписью «Купить творогу, записаться на прививку». Растерянность и беспомощность вдруг проступили сквозь эти слова, слабость, забитое вглубь отчаяние. Он глянул в сторону двери, увидел маленькую размытую фигурку.
– У вас, может, регистрации нет? – предположила Антонина Сергеевна.
– Есть, – вздохнул Ильгам. – Но я, как теперь говорят, лицо кавказской национальности и милицию все равно боюсь. Не люблю. Но если надо… Тут еще дело в том, что… А что там говорить? Витта же не рассказывала мне ничего. Сказала только, что за ней кто-то охотится, а она боится и ничего не понимает.
Он вздрогнул – вдруг громко зазвонил телефон.
– Вы уже здесь? – взяв трубку, спросила у кого-то Антонина Сергеевна и растерянно посмотрела на Ильгама. – Ну конечно! А я так поняла, что вы ближе к пяти… кода нет… Это знакомые, – объяснила она Ильгаму, – сотрудница с мужем. Оставайтесь, чаю попьем.
Ильгам кивнул, хотя не очень понимал, зачем ему оставаться. Но и идти особо некуда, разве только домой. Но дома тоскливо, даже Мэри там нет – по дороге сюда он отвел ее к Наире на улицу Добролюбова. Пусть поживет там пару дней, все спокойнее.
Антонина Сергеевна пошла открывать, и вскоре в кухню зашли маленькая светловолосая женщина с милым приветливым лицом и двое высоких мужчин. Один – красно-рыжий, лысый и кудрявый одновременно – смущенно улыбался и неловко, торопливо поцеловал руку Антонине Сергеевне. Другой был немного похож на Харрисона Форда, от чего Ильгам почувствовал к нему расположение. Харрисона Форда он любил, особенно в «Храме судьбы». Они с Мэри взяли кассету в прокате и смотрели фильм пять раз. Хорошо сняли, честное слово. Ильгам привстал, пожимая руки мужчинам. Рыжего звали Ильей, а Харрисона Форда – Виктором.
Гости принесли торт, бананы и ананас. Ильгам подумал, что в подобных случаях более терапевтическим средством является коньяк, и тут же ему стало стыдно, что сам не догадался. А с другой стороны – даже и в голову не пришло. Что бы Антонина Сергеевна подумала? Мало того, что не поймешь, кто пришел, да с такой вестью, так еще и с коньяком…
Именно в этот момент Харрисон Форд вытащил из черного рюкзака две бутылки «Каховского» и поставил на стол.
– Это наш, украинский, коньяк, – сообщил он. – Херсонский. Немного жесткий, правда, но букет хороший.
Светловолосая женщина Лиля уже заманивала Даника на кухню, и в конце концов мальчик согласился, вошел и сел бочком на краешке табуретки. У него были тапки с серыми заячьими ушами.
– Тортик будешь? – тормошила его гостья. – Тортик! С чайком, Данька! А банан?
* * *
Виктор Александрович примостился в углу между столом и холодильником и сосредоточенно разливал коньяк. Это его устраивало, потому что пока разливаешь, можно смотреть только на коньяк. Даже нужно. Потому что на Антонину Сергеевну и мальчика смотреть было больно.
Повисла пауза.
– По крайней мере еще вчера вечером Витта была… в Москве, – вдруг жестко произнесла Антонина Сергеевна.
И твердой рукой взяла пузатый коньячный бокал.
«Уже хорошо», – подумал Виктор. Он совсем не умел успокаивать. Не имел такого дара. А ведь мать хотела сказать другое… Хотела сказать «была жива». Но при внуке не стала.
– Ну, за встречу, – поднял свой бокал Лихтциндер. – С лета не виделись.
Лилька под столом толкнула его ногой, заодно задев ногу Виктора, и тихо сказала «ой».
Даник съел желейный кубик с торта, прихватил со стола банан и сказал:
– Бабушка, я на компьютере поиграю. Можно?
– Иди, зайчонок, – кивнула Антонина Сергеевна, сделала глоток и закашлялась. Лиля осторожно постучала ее по спине.
