– Вы уж совсем их демонизировали, – покачала головой Иванна. – Даже не знаю, как к этому относиться…
– Относиться? – удивился Генрик. – Да вы на своей работе шизофренической все время имеете дело с этим дерьмом, с системными эффектами их деятельности. И после еще спрашиваете, как относиться? Какой же вы тогда эксперт, если сами не знаете, что экспертируете? Даже смешно, честное слово. Не обижайтесь. Но слушайте дальше. Ираклий-то ведь что делал – перекупал креатуру Эккерта по России и Украине. Всех гуманитарно ориентированных мощных людей. Очаровывал, переигрывал на масштабе. Я точно всего не знаю, но многие из них погибли в разные годы, причем погибли явно потому, что им сильно что-то не понравилось. Версия Эккерта, и моя тоже, заключалась в том, в начале девяностых происходил запуск большого геополитического проекта, и от тех людей, которые добровольно и воодушевленно, а также, заметьте, анонимно осуществляли финансовую поддержку, вдруг начали виртуозно скрывать общий контекст. Но некоторые умники, такие как Булатов и Владимиров, это уловили, стали пытаться понять, попробовали «вынуться», начали снова общаться с Эккертом… Знаете, Иванна, у меня, вероятно, будут большие неприятности из-за того, что я вам все рассказал, но я рад нашему разговору. Эккерт так любил вас, так трясся над вами… Он и слышать не хотел о том, чтобы и вас втягивать во все это. Но… Складывается так, как складывается, маленькая моя баронесса. Судьба.
* * *
Илья Лихтциндер методично чистил плотную астраханскую тараночку. Выудил из нее пластинку икры и стал рассматривать ее на свет.
– Неужели не будешь? – осуждающе спросил он. – Ну, Витька!
– Пиво с утра… – медитативно произнес Виктор Александрович. Он сидел, держась руками за голову, так, что волосы закрывали пол-лица. – Илюха, миленький, мы с дороги, спали плохо, какое пиво? Как ее искать, Витту? Ну ладно, притащили мы Морано в Москву. Ну ладно, сейчас мы встретимся, и Генрик будет пытаться звонить Ираклию. Но во-первых, Ираклия может не быть в Москве. Витты тоже может не быть в Москве. Мы даже не знаем, где они. Само предположение о том, что Ираклий где-то удерживает Витту, может оказаться ошибкой. Но даже если он потеряет всякую осторожность, ничего не почувствует и придет на встречу – дальше-то что? Мы что, будем хватать его, тащить, приковывать наручниками к трубе в твоей ванной? Пытать утюгом?
– Давай сдадим в милицию, – предложил Лихтциндер.
Виктор тяжело вздохнул и открыл «Балтику».
– Что-то мне подсказывает, – еще раз вздохнул он и сделал глоток, – что если мы сдадим его милиции, то живой Витту не увидим никогда.
И тут на кухню ворвался старший Лихтциндеров Ромка.
– Ты как вошел в квартиру? – удивился Илья.
– Двери надо закрывать!
– Ты понял, Илюха? – усмехнулся Виктор. – Нам с тобой надо к психоаналитику. Обнявшись. Мы никогда не закрываем двери. Что-то же это должно означать?
– Открытость и широту натуры, – провозгласил Лихтциндер.
– Расхлябанность и глупость это означает, – возразил Виктор. – Привет, Роман.
– Я с уловом, – сообщил Ромка. – Высеял три новых слова в потоке. Вот. – Он положил на стол мятый листик. – Смыслы «страна» и «проект» отодвинулись вниз, «смерть» по-прежнему стоит на первом месте, но за ней сразу идут по убывающей «Кремль», «весна» и «рассвет».
– Прямо импрессионизм какой-то, – покачал головой Виктор. – Смерть в Кремле на фоне весеннего рассвета. Политический детектив.
– «Кремль» – это метафора власти, – сказал Лихтциндер. – Согласен?
– Согласен. «Весна» – метафора обновления. «Рассвет» – из той же оперы. В общем, смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи… Все равно придет весна и так далее. И всегда во всем виноват Кремль. И какого же рода проекции вызывает данная фигня?
– Можно пива? – спросил Ромка.
– Пей, детка, – разрешил папа Лихтциндер. – В холодильнике еще есть.
Виктор отодвинул табуретку и пошел звонить Милошу.
Милош приехал через пятнадцать минут. В черной «аляске», небритый, с растрепанными светлыми волосами, он был взволнован, но выглядел как модель рекламных роликов бритвы «Жилетт».
«Иванне бы он не понравился, – ни с того ни с сего ревниво подумал Виктор. – Или понравился бы? Или это я старею?»
Милош стряхнул с себя куртку, переступил через упавший на пол шарф и прямо в ботинках прошел на кухню.
– Вы присаживайтесь, – предложил Лихтциндер.
Милош неопределенно повел плечом и продолжил стоять, расставив ноги, засунув руки в карманы джинсов. При этом смотрел на листок со словами. И шмыгал носом.
– Лапочка, – произнес он вдруг растроганно. – Умница.
– Что вы там увидели? – спросил Лихтциндер, заглядывая ему через плечо, как будто надеялся, что на бумаге проступят еще какие-нибудь буквы и слова.
– Я, конечно, могу и ошибаться, – заявил хорват, – но мне кажется, она вшивает смыслы. И мне кажется, я знаю, где она. Мы ездили с ней в Ростов Великий. В апреле. Просто так, на уик-энд. Заночевали в гостинице прямо в Кремле. Почему-то проснулись в пять утра и с недопитой с вечера бутылкой коньяка полезли на колокольню встречать рассвет.
– То есть, – неуверенно заговорил Виктор, – вы думаете, что Витта в Кремле Ростова Великого?
– Или где-то рядом. Так, что его видит. Или догадывается. Или видит какой-то ландшафт и слышит колокола. Может быть, вы не знаете, но она очень умная, Витка.
– Мы знаем, – кивнул Виктор.
* * *
Юська была бы не Юська, если бы не притащила мне кофе в постель и не плюхнулась бы на кровать именно с того краю, где места меньше всего. Так что я пил кофе, а она сидела, плотно прижавшись к моему бедру, и рассеянно переключала каналы телевизора.
– Ты записку прочел? – спросила Юська наконец.
Я записку прочел. В ней Иванна написала, что уехала по делу и будет через час. Судя по всему, не было ее уже часа три, и я рисковал быть изнасилованным Юськой в самом прямом смысле слова. И еще я за Иванну волновался, а поэтому с чувством юмора у меня было плохо.
– Как ты думаешь, куда Ваньку понесло? – поинтересовалась филолог-матерщинница.
– Юся, пересядь в кресло, – осторожно попросил я.
Юська неохотно пересела и подчеркнуто залезла в кресло с ногами, демонстрируя мне всю условность своего бирюзового пеньюара.
– Хочешь, – сказала она, – я сделаю тебе яичницу с салом?
Если бы не Юськины непредсказуемые интонации, предложение прозвучало бы вполне прилично.
И в этот момент прозвенел звонок в дверь. Юську смело с кресла, вынесло из комнаты, и через две секунды она промчалась мимо открытой двери в прихожую – уже в махровом халате с капюшоном. Я услышал голоса, в основном мужские, потом в комнату зашла Иванна, какая-то ужасно уставшая. Прикрыла за собой дверь и сказала:
