И теперь он живет в его, Ингмара, доме, и благодаря прямому и близкому родству посла с руководителем Совета безопасности своей страны ему некоторое время можно не беспокоиться по поводу возросшей активности Гаагского трибунала. И хотя официальная версия заключается в том, что его прячет ФСБ России, дай ему бог некоторое время сохранять дистанцию по отношению к этим добрым людям. По той простой причине, что и ФСБ России, и служба безопасности Украины с некоторых пор пользуются консультационными услугами человека, который считает себя шефом восточноевропейского регионального кластера Второй Вертикали, не являясь им по сути, афериста и самозванца, который вот уже несколько лет играет в свою странную и на первый взгляд очень иррациональную игру. И суть этой игры ему, Зорану, крайне необходимо понять.
* * *
Просыпаться не хотелось. Хотя я уже проснулся, лежал с закрытыми глазами и думал, что две бутылки коньяка на троих – совсем не тот случай, чтобы забыть, как добрался домой. Немного болела голова, очень хотелось пить и почему-то невыносимо чесалось левое ухо.
«А ведь Иванна уже должна приехать», – подумал я и открыл наконец глаза.
И увидел белую стену с каким-то пастельным пейзажем. В пейзаже уверенно доминировали бледно-сиреневые тона.
Я лежал, чесал ухо и тупо смотрел на пейзаж, на женщину с розовым зонтиком в смещенном центре композиции. Она уходила в глубь аллеи в длинном развевающемся плаще.
– Доброе утро, – произнес мужской голос, и в кадр бесшумно вошел человек в джинсах и белой рубахе.
«Если я умер, то это – святой Петр», – пришла в голову совершенно идиотская мысль.
Святой Петр был загорелым, гладко выбритым и внимательно смотрел на меня яркими синими глазами. И лет ему было не больше сорока пяти.
– Меня зовут Зоран, – сообщил он и протянул мне руку. – Давайте, я помогу вам встать. Если хотите, конечно.
Его драконьи глаза продолжали меня изучать с какой-то еле заметной иронией. Глаза синие, ресницы черные. Страшное дело. Смерть бабам.
Я вяло пожал его руку и остался лежать. Ситуация представлялась мне лишенной всякого смысла и никакого другого вопроса, кроме как «где я нахожусь?», в голову не приходило.
– Меня сбила машина? – спросил я для затравки. – Мне на голову упал кирпич?
– Кирпич просто так на голову никому не падает, – ответил он великой цитатой, чем очень меня утешил, хоть я Булгакова и не люблю.
– Что у вас за акцент?
Он прикрыл глаза и потер лоб тонкими смуглыми пальцами. Любопытный чувак. Изящество его кисти и запястья не очень вязалось с развитой мускулатурой плечевого пояса. Я когда-то по дурости таскал небольшую штангу и теперь такие вещи вижу сразу. Но лично мне, надо сказать, штанга не очень помогла.
– Где я нахожусь? – сдался я наконец.
– Вы будете смеяться, – сказал некто Зоран, – но вы находитесь в Швеции. На хуторе. Недалеко от города Вестервик.
И тут откуда-то бесшумно подошел большой спаниель и положил мне на ногу свою тяжелую теплую голову.
– Я вас сюда доставил, – добавил человек с драконьими глазами. – Когда вы немного окрепнете и позавтракаете, я смогу вам сообщить все подробности о способе доставки. Некоторые детали вас, как человека творческого, порадуют чрезвычайно.
– А зачем? – спросил я его.
Тот пожал плечами:
– Иначе бы вас убили.
Я сел.
Собака смотрела на меня с состраданием, а Зоран – по-прежнему с иронией.
– Вместо того чтобы писать свои книжки, вы вместе с мадемуазель Иванной занялись энтомологией. Да, Алекс? Энтомологией, – со вкусом повторил странный человек. – Белые мотыльки… Смешное название, его выдумала Трейси, маленькая дочка Стефана Кларка.
– Теперь хорошо бы еще узнать, кто такой Стефан Кларк, – пробормотал я и аккуратно вытащил затекшую ногу из-под собачьей головы.
– В самом деле не знаете? – усмехнулся Зоран. – Тоже мне разведчики… Чем же вы занимались все это время? Стефан Кларк – оппонент Густава Эккерта, куратор Второй Вертикали, то есть того направления, которое возникло после раскола в движении проектировщиков. Потомственный дворянин, очень крупный землевладелец, член палаты лордов и личный друг королевы-матери. Специалист по строительству метаполитических корпораций. В конце девяностых из-за болезни он отошел от дел и передал кураторство мне. Несколько лет тому назад он умер. В один год с дедушкой вашей Иванны. Я, кстати, с Эккертом не имел чести быть знакомым, но хочу вам сказать, что он действительно был очень масштабным человеком. Может, и не великим, но выдающимся. И что бы он там ни думал, все наше сообщество относилось к нему с очень большим пиететом.
– А вы? Вы тоже потомственный аристократ?
– Так точно. – Зоран улыбнулся еле заметно.
Как там говорил Милош, друг Витты? «Могу ведь и в рыло дать».
– Вы убили моего друга, – сказал я, глядя прямо в его нечеловеческие глаза.
– Я даже не сомневался, что вы так скажете. Вы же из-за этого променяли свою нормальную устроенную жизнь на какие-то скаутские игры.
Он кончиками пальцев погладил собаку по холке, и та встала рядом с его ногой. Ну-ну.
– Только я вашего друга не убивал.
Собака шумно зевнула и прикрыла глаза.
– Вы или ваши люди – какая разница?
Зоран тяжело вздохнул. Интересно, как я с ним справлюсь? Никак. Тупая и нечестная ситуация.
– Слушайте, Алекс! – неожиданно резко начал он. – Ну приложил бы вас снайпер в том Чернигове – мне-то вроде что за дело? Мне бы со своей личной шизофренией разобраться. Со своей собственной войной. И со своими скелетами в шкафу. Я так интересно раньше жил – не поверите. Эмоции контролировал, плакать не умел, очень много думал и почти совсем ничего не чувствовал. Я даже влюбляться себе не позволял никогда… до определенного момента… Меня так воспитали. Потому что, если позволить себе быть иррациональным, сензитивным и непосредственным существом, то не сможешь работать. Это совсем не означало, что у меня не было совести. Или у моих родителей, или у Кларка и Трейси, у других людей, которые меня окружали. Но наша инициация заключалась в том, что еще в нежном возрасте мы надевали доспехи и уже не снимали их никогда. Да… А потом Стефан отправил меня в Югославию. На мою историческую родину, собственно говоря. Я шесть лет провел в военной разведке, и наш балканский проект был полностью в зоне моей ответственности. Моей. Ну и, конечно, Стефана. Но вдруг выяснилось, что есть совершенно другой сценарий, запущенный по другим каналам. И разыгрывают его выскочки, которых мы в определенный момент пропустили. Не то чтобы о них не знали, но не придали значения. В силу собственного беспредельного снобизма и абсолютной уверенности в своих силах, и в своих ресурсах, и в масштабе своего влияния. А они – профессиональные лоббисты, в строгом смысле как раз самая настоящая полическая метакорпорация. У них было сразу несколько разновекторных заказчиков и еще куча своих, темных и мутных, резонов. Когда Кларк понял, что пропустил их, не увидел их темпов роста и позволил зайти на наше поле, он некоторое время сохранял лицо, но потом позволил себе одну сильную эмоцию. И дисквалифицировал себя. А после заболел и слег. Я вынужден был принять руководство Вертикалью и оказался – на войне. Потому что момент мы упустили, войны было уже не избежать. И выниматься было уже нельзя. Оставалось только стать полевым аналитиком и удерживать хоть какую-то рациональность, какие-то рамки. Удалось, собственно, сделать единственное: локализовать ситуацию в пределах Югославии. Для этого мы перекупили российский фактор. Купили их невмешательство. Мы дали им значительно больше, чем они смогли бы заработать, включись они в конфликт. Потому что именно участие России на стороне Милошевича было искомым результатом всей кампании. Помимо всех остальных бонусов, конечно. Новая балканская война с участием России, с вовлечением Болгарии (полное дежа вю!) стала бы ядерной структурой большого глобалистского проекта – взять и схлопнуть к черту славянский мир. Вам нравится, Алекс? Интересно я рассказываю? Вы, кстати, не в курсе, кто убил принца Фердинанда? Мы вот точно не убивали.
