Губы девичьи были так близко, и так от них пахло свежей земляникой, ещё не поспевшей на солнечных таёжных полянах, что голова у парня закружилась. Нижнее царство — нижним царством, а здесь такая девушка! И не где-то в подземельях, а рядом!
Толмай уже знал, что переплавка металла продлится до глубокой ночи, но уходить не собирался. В Стране Десяти Городов ночь всегда удивляла чем-нибудь не отошедших ко сну. Жизнь продолжалась, не подвластная человеческим законам.
ГЛАВА 16
Следующая ночь, как всегда, свалилась внезапно. Чернава по привычке хозяйничала у печки, а Толмай, как обычно, примостился на брёвнышке. Правда, на этот раз он нацепил красивый кожаный панцирь и к поясу прикрепил короткий бронзовый меч. Вот только от юбочки, сшитой из крупных вощёных листьев, парень избавиться не мог. Да и можно ли? Ведь эта часть одежды говорила каждому, что он — выходец из Месопотамии. Родину даже в малом никогда предавать нельзя. Иначе человек сразу же превратится в наёмника, торгующего не только своим телом, но и душою.
Только вооружённым Толмай явился неспроста. Дело в том, что Чернава обещала повести его под утро на прогулку. Сказала, что Лада и Сварог не против прогулки к Игримскому болоту, и таинственно улыбнулась. Они должны были обойти болотистую пойму по краю, чтобы увидеть менка или аджину, за которыми именно под утро можно было понаблюдать, не будучи замеченными. Про вход в нижний мир Чернавка пока что не обмолвилась, видимо, не время ещё.
А вот Игрим обещал быть интересным. Ведь нелюди сами к общению никогда не стремятся. То ли к утру у страхолюдин нюх притуплялся, то ли уставали от ночных мистических похождений, но по утрам многие их видели и многие уходили живыми, даже незамеченными.
Если бы не так, то откуда людям известно было бы про их проделки? Нелюди никого, кроме себя, не любят, и никого стараются живым не отпускать. Может быть, они действительно были когда-то ангелами и теперь в проклятии своём стараются повсеместно пакостить тварям Божьим? А может, они, созданные Всевышним как вид, противоположный человеческому существу, просто не могут жить иначе, кто знает. Но проклятые ангелы с начала времён разбросаны судьбой по всему миру, в каждой стране можно узнать про какого-нибудь упыря или менка.
Правда, везде их воспринимают по-разному. Греки и этруски принимали их за богов; индусы, скифы и киммерийцы — за идолов; только здесь вот, в Стране Десяти Городов, нелюдей принимали как меньших братьев, живущих за чертой, то есть чертей. Что говорить, жителям этой страны были отпущены многие знания, поэтому они и предметы называли своими настоящими именами.
— Ты готов сегодня? — Нава с улыбкой посмотрела на гостя. — Вижу, готов. Только действительно ли ты готов к встрече с нелюдями или же хочешь покорить меня своим снаряжением?
Толмай тут же смутился, но всё же картинно погладил себя по панцирю и молча кивнул. Понимай, как хочешь: то ли для защиты девушки от чертей меч потребуется, то ли самому чёрту защита от девушки не помешает — кто его знает?
— Вот и хорошо, — снова улыбнулась Чернава. — Однако если менки тебя съесть захотят, никакой доспех не поможет, можешь не сомневаться. Придётся тогда мне одной отдуваться.
— А тебя что, не съедят? — с надеждой спросил Толмай.
— Да я же в яге пойду! — рассмеялась Чернава. — В яге бабу ни сыркья, ни менк не достанут, это уж проверено. — Девушка на минуту смолкла, но, видя, что её собеседник скуксился, решила его приободрить: — Да не кожилься ты, воин! Даст Бог, нормально погуляем, всех чертей увидим, даже погладим по шёрстке и за ушком почешем. Нам уже скоро. Так что готовься, воин.
Ждать пришлось недолго, Чернава затушила свою кашеварню, слила металл в формочки, и они отправились на болото. По пути девушка осенила пространство несколькими воздушными знаками, напоминавшими какие-то мистерии волхования, но никак не веру во Всевышнего. Это, отметил Толмай, потому что проповедничество Чернавы легло тяжёлым камнем на его душу. А на камне даже надписи были, то есть всё, как в сказках водится: пойдёшь налево… пойдёшь направо… а прямо пойдёшь… Только хитрость здесь заключалась именно в том, что все дороги вели к Наве. Тем более в темноте она в своей яге выглядела не очень-то мило, но за версту Толмай мог почувствовать то родное, долгожданное, заветное, неизведанное, за которым он готов был сойти в нижний мир и вера в которое чуть не оставила его в дальних бездорожьях.
Тропинка вилась меж колючих зарослей, и если бы не шедшая рядом уверенная девушка, юноша мог почувствовать себя очень неуютно. По склонам сопок за деревьями проносились какие-то неприметные тени, что-то обрушивалось то сверху, то с боков. То и дело раздавался крик нетопыря и разносился запах давно протухшего болота, где не сгнившим можно найти только пришедшего сюда живого человека. А если запах чужой, то сам ты тоже чужой!
Скоро тусклый предрассветный сумерек заполонил всё вокруг, размазывая образы, делая их неясными, будто какой-то художник позабавился и забелил уже изображённый пейзаж. Встречные деревья хлестали ветками по глазам, как будто в свой хоровод заманить хотели. Казалось, на ближней сопке вся нечисть на шабаш собралась. А что, проклятые небом всегда празднуют тризну кому-то. Вот и ждут, пока закуска сама себя поднесёт. Даже девушке, видавшей виды, пуганой пугалами, временами было не по себе, и она невольно прижалась к спутнику.
— Ты, милая, довольно милая, — как упырь, облизнулся её спутник. — Аж не жалко, что пошёл.
Чернава тут же отстранилась и нахмурилась.
— Ну, не очень-то! Не для этого идём, козлёнок, — заносчиво произнесла девушка.
— Хорошо, хорошо, — юноша сразу пошёл напопятную, — я ведь, чтобы тебе понравилось, а не так чтобы…
— Ладно, ладно, — согласилась Нава. — Пришли уже. Поглядим, какой ты смелый да храбрый. Поди, за Игрим даже не знаешь и не бывал там?
— Где уж нам, — фыркнул Толмай. — В нашенских Грециях и Египтах про таковское и слыхом не слыхивали.
Дорожка тянулась меж сопками, заросшими кедрачом, и скоро вывела на равнину, схожую чем-то с широкой лесной поляной. Но когда Толмай вздумал прогуляться по шёлковой нежной травке и занёс уж было ногу, чтобы свернуть с тропы, как тут же получил увесистый подзатыльник от своей спутницы. Оплеуха оказалась настолько неожиданной и тяжёлой, что парень шлёпнулся, испачкав свою лиственную юбочку о мокрую глину.
— Да ты чего? — не понял он.
— Не смей, охальник, — прикрикнула девушка. — Гляди, козлёнок!
С этими словами Чернава подобрала из-под ног камень и бросила на шёлковую луговую траву. Камень сначала лежал неподвижно, но потом мгновенно юркнул в бездну, как будто бы его и не было. Среди расступившейся ласковой травы возникло чёрное пятно водяной дыры, которая, пустив несколько гулких, далеко слышимых в утренней тишине пузырей, снова замаскировалась под полянку.
— Смекаешь? Нам только здесь можно, — Нава указала на кусты вересника, растущие у подножия сопки. — А то вас, мужиков, вечно надобно уму-разуму учить. С ума с вами спрыгнешь, баламуты проклятущие.
