– Это я-то не знаю его? – круто повернувшись к сестре, спросила Фелисити. – Не смеши меня. Я четыре года переписывалась с ним. Этого, по-моему, достаточно, чтобы узнать его.
Талли сжала руку сестры:
– Дорогая Герцогиня, он уже несколько месяцев не писал тебе. С тех пор, как умер его дедушка. Даже ты должна признать, что что-то…
Следует отдать ей должное, Талли не сказала «пошло не так», а сказала лишь «изменилось».
– Конечно, изменилось. Изменились его обстоятельства, – сказала Фелисити, продолжая путь к входной двери. – На нем теперь лежит огромная ответственность. Едва ли можно ожидать, что у него теперь найдется время без конца писать мне.
– Тебе виднее, – согласилась Талли. – Может быть, это он сейчас звонит в дверь. Зашел, чтобы забрать тебя и нас всех в свой великолепный дом. Это было бы весьма кстати, потому что запаса угля нам не хватит и на неделю.
На мгновение Фелисити дала себе волю и представила, как бы все это было. Много угля. И свечей. И достаточный запас чая в чайнице, чтобы приготовить приличный «пеко
[1]
»? А также сахар для чая. Но сквозняк, пробежавший по ногам, вернул ее к действительности.
Почему он неожиданно перестал писать? Даже не ответил на ее идеально написанное соболезнование? Словно умер он сам, а не дедушка? Что произошло?
Снова затренькал звонок. Талли возмутилась такой требовательностью:
– Ишь, растрезвонился, будто герцог. Может, мне посмотреть из окна, нет ли там кареты с гербом, запряженной четверкой, прежде чем открывать дверь?
Фелисити покачала головой:
– Едва ли это Холлиндрейк.
– Так кто же, по-твоему, там трезвонит? – спросила Талли, прижимая к себе поскуливающего Брута.
Фелисити вдруг с облегчением вздохнула:
– Как я могла забыть? Из агентства вчера сообщили, что они нашли для нас ливрейного лакея, отвечающего нашим требованиям.
Талли презрительно фыркнула:
– Что? Неужели нашелся такой, который не нуждается в зарплате и не ограбит нас дочиста?
Фелисити, сокрушенно покачав головой, возвела очи к потолку.
– Разумеется, я собираюсь заплатить ему. Со временем. А поскольку у нас нечего красть, вторая часть вопроса отпадает сама собой.
Колокольчик затренькал снова, и Брут на сей раз вырвался из рук хозяйки и с яростным лаем описал окружность вокруг юбки Талли.
Фелисити пересекла прихожую и откинула щеколду, подумав с некоторой мстительностью, что бесцеремонность этого человека будет наказана ущербом, который Брут причинит его обуви.
Сделав глубокий вдох, она распахнула дверь и уткнулась взглядом в темно-зеленое пальто, владелец которого стоял, наклонившись вперед и нахлобучив шляпу, чтобы защититься от холодного ветра.
– Чем могу быть полезна? – спросила Фелисити, пытаясь унять вдруг охватившую ее дрожь. Дрожь эту нельзя было объяснить холодным воздухом, проникшим снаружи, потому что этот огромный мужчина, стоявший на пороге, заслонял ее своим телом от пронизывающего ветра. Нет, причина была в другом, хотя она пока не понимала, в чем именно.
Потом она вдруг все поняла.
Незнакомец медленно выпрямился, поля его шляпы приподнялись, открыв внушительный мужской подбородок с намеком на черную щетину и твердого очертания губы. Римский нос придавал его чертам благородство и мужественность. Но именно взгляд его глаз был причиной охватившей ее дрожи, унять которую оказалось не по силам даже ей.
Его взгляд был темен как ночь, а глаза – насыщенного коричнево-черного цвета, как русские соболя.
Фелисити почувствовала себя словно под гипнозом. Ей вдруг вспомнилось, как Пиппин однажды призналась, что, лишь взглянув в глаза капитану Дэшуэллу, она сразу же почувствовала, что он ее поцелует.
Фелисити в то время заявила, что все это глупости. Но сейчас она вдруг поняла, о чем говорила кузина. Потому что именно в этот момент она поняла, что не сможет прожить жизнь, так и не ощутив этих губ на своих губах. При этой мысли у нее перехватило дыхание.
Она не могла бы объяснить, откуда ей это известно. Она просто знала это.
– Я хотел бы видеть мисс Лэнгли, – сказал он. Его сочный баритон эхом отозвался в пустой прихожей. Все в нем, начиная от самоуверенной осанки и кончая удивленно приподнятой бровью, когда он глядел на нее, породило у нее самую невероятную мысль, от которой она не только вздрогнула, но и запаниковала.
«Это он, – пело ее сердце. – Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы это был он!»
«Холдиндрейк!»
Она попыталась найти слова, чтобы ответить ему. Но впервые за всю свою жизнь Фелисити Лэнгли лишилась дара речи. Она двигала губами, пыталась привлечь на помощь разум, но под пристальным взглядом импозантного мужчины ей это не удавалось сделать.
Но как это могло случиться? Как ему могло прийти в голову пожаловать к ней без предупреждения? Да еще в столь неурочный час?
Неудивительно, что он так пристально смотрит на нее, ведь она не причесана как следует, ее платье давно вышло из моды, а на ногах у нее… Боже милосердный, она вышла, чтобы открыть дверь, в красных шерстяных носках!
Талли толкнула ее в спину:
– Скажи что-нибудь, Фелисити!
Она неохотно оторвала взгляд от его гипнотизирующего лица, взяла себя в руки и стала вспоминать, что следует сказать человеку, с которым почти помолвлена.
Но именно в этот момент потрясенный взгляд Фелисити вновь упал на его пальто, и она заметила его обшлага. «Обтрепанные обшлага?» О нет, что-то здесь не так. А там, где на нем должны бы быть надеты бриджи безупречного покроя, она увидела немодные брюки. Но последним, что охладило ее разыгравшиеся мысли сильнее, чем ледяной пол охлаждал по утрам ее ноги, была пара поношенных сапог, один из которых уже успел прочно оседлать их Брут.
Сапоги, которые, судя по их виду, прошагали через всю Испанию и обратно, сапоги, которые никогда не знали нежной заботы камердинера. Короче говоря, сапоги, которые могли принадлежать служивому человеку, но не герцогу.
И уж конечно, они не могли принадлежать герцогу Холлиндрейку!
Она снова робко взглянула ему в лицо и убедилась, что его дерзкие и благородные черты по-прежнему заставляют замирать ее сердце, но на сей раз от разочарования и смущения.
И как она могла подумать о поцелуях такого человека? Нет, так не бывает. А если и бывает, то только в волшебных сказках и французских романах, которыми зачитываются Талли и Пиппин.
Безумным страстям и таким понятиям, как «любовь с первого взгляда», самое подходящее место на страницах таких книг.
