Кирилл мечтал о принцессе Фике, о той не по-девически серьезной невесте наследника, которая так старательно улыбалась ему в Лемешах. Кирилл знал, что всегда и во всем будет далек от нее – жены наследника российского престола. Он лишь постоянно вспоминал о ней – бесцельно, страстно, растирая в кровь душу и срывая с ран спасительную пленку времени. И хотя Кирилл знал, что Фике холодна, честолюбива и думает о власти, а не о любви, ему хотелось лишь одного – стать достойным Фике, предстать перед ней во всеоружии новообретенного светского лоска.
Младший брат всесильного графа Разумовского считал, что Елизавете недостает возвышенной холодности Екатерины. Елизавета была слишком простой и земной, со всеми своими страстями и пороками, ни для кого не составлявшими тайны. Бывшему лемешевскому пастуху, отшлифованному в Париже, казалось, что императрица слегка вульгарна. А вот Екатерина (он даже и в мыслях не смог бы назвать ее Катенькой) была розой, которая прижилась бы и в садах Версаля. Кирилл полагал, что Париж никогда бы не отвернулся от великой княгини, как порой отворачивался от Елизаветы. И будущий гетман готовился бросить к ногам Екатерины свою ненужную ей душу…
Как-то во время своей обычной вечерней прогулки в Люксембургском саду Кирилл Разумовский заметил русскую даму, темноволосую, сероглазую, с удивительно приятной улыбкой, которая бродила по аллеям под руку с мужем. Дама говорила по-русски, ее муж мешал французские и русские слова, но по всему было видно, что он – француз, которому довелось пожить в России. Кирилл невольно прислушивался к их разговору, а потом не удержался, представился. Дама изумленно охнула, с русской непосредственностью бросилась Кириллу на шею, а потом сказала, обращаясь к мужу:
– André, это же брат Алексея Григорьевича! Боже, какая встреча!
– Вы должны были слыхать о нас от вашего брата, – вмешался француз, – моя жена была ближайшей подругой государыни, тогда – цесаревны Елисаветы. Она знала графа Разумовского.
– Анастасия Яковлевна Шубина, – представилась сероглазая дама. – Нынче – мадам д’Акевиль. Вы могли слыхать о моем брате Алексее…
Кирилл признался, что ничего не слыхал о ее брате, генерале в отставке Алексее Шубине, и дама разочарованно вздохнула. Зато о дипломате Андре д’Акевиле, который вместе со своим другом маркизом де Шетарди возвел Елизавету на российский престол, Кирилл слыхал немало, о чем тут же и сообщил. Француз был польщен и незамедлительно пригласил брата «notre cher Алексея Григорьевича» на ужин.
– Скоро ли в Петербург? – спросила сероглазая дама и, получив утвердительный ответ, попросила Разумовского-младшего передать письмо ее брату Алеше.
– Вы непременно будете проезжать через Александров, – уговаривала она, – а Шубино наше близ Александрова. Алеша вас и накормит, и напоит, и, чем может, отблагодарит. Возьмете письмо, сударь?
Отказать Кирилл не посмел. Конечно, лишние дни пути отдаляли его от Екатерины, но Кирилл предпочитал не торопить встречу, а оттягивать ее. Каждый день промедления лишь добавлял сладости неизбежному свиданию, и Разумовский, как мог, длил проволочку.
Глава третья
Отставной генерал Алексей Шубин
Осенью 1746 года Кирилл Разумовский возвращался в Петербург. По пути он, выполняя поручение Анастасии Яковлевны, заехал в сельцо Шубино, принадлежавшее ее старшему брату. Алексей Шубин оказался немногословным, сдержанным человеком, и, вглядываясь в жесткие, огрубевшие черты генерала, Кирилл подумал, что в молодости тот, вероятно, был необыкновенно красив. При имени Анастасии Яковлевны бесстрастное лицо Шубина на мгновение озарила растроганная улыбка, но это длилось недолго. Генерал быстро овладел собой, пробежал глазами письмо, любезно предложил дорогому гостю заночевать в усадьбе и собирался было пригласить Кирилла к столу, как вдруг в гостиную вихрем влетела рыжеволосая, голубоглазая девочка лет семи-восьми, которая показалась Кириллу до странности похожей на императрицу Елизавету Петровну.
– Поди к себе, Лизанька, – сказал явно смутившийся Шубин, но он напрасно полагал, что эта беспокойная юная особа последует его просьбе. Она с любопытством взглянула на гостя, а потом радостно сообщила ему и Шубину, что устала твердить французскую грамматику, уже позабыла все, что выучила вчера, и хочет кататься на лодке по Сере.
И тут Разумовский-младший с удивлением заметил, как изменился при появлении девочки его суховатый собеседник. Генерал, казалось, помолодел лет на десять и сказал Лизаньке, пытавшейся оборвать пуговицы с его мундира, что французскую грамматику она, так и быть, может отложить до завтра, а после обеда он сам покатает ее на лодке. Девочка, казалось, знала заранее, что ей ни в чем не будет отказа, и, кокетливо улыбаясь, протянула Кириллу Григорьевичу испачканную румянами ручку. Тот с улыбкой поцеловал руку генеральской дочки и заметил, что на пухленькие щечки девочки неловко наложен целый слой румян, а над верхней губой приклеена мушка.
Перехватив его взгляд, генерал страдальчески пожал плечами, словно хотел сказать: «Кокетка, вся в матушку…», и Кирилл оглянулся по сторонам, ожидая появления в гостиной госпожи генеральши. Но вместо генеральши в залу вошла сухопарая гувернантка, которая и увела Елизавету Алексеевну к себе.
– Моя дочь – Лиза, – сказал тогда генерал и пригласил Кирилла к столу. Генеральша в тот день так и не появилась, и Разумовский понял, что никакой генеральши в усадьбе нет и в помине…
Ночью, в своей тесноватой спальне, он никак не мог уснуть и думал о странно похожей на Елизавету дочери генерала. Ночь была сырая, холодная, уныло постукивал за окнами дождь, и после года, проведенного в сотканной из облаков столице Франции, Кириллу казалось, что время сменило свою легкую танцующую походку на шаркающую стариковскую поступь. «Да ведь это дочь государыни! – догадался, наконец, Кирилл, вспомнив все, что Анастасия Яковлевна рассказывала о своем брате, бывшем ординарце цесаревны Елизаветы. – Дочь ее и Шубина. Но знает ли Алексей об этой тайне Елисавет Петровны? Нет, не может знать».
Такое объяснение напрашивалось само собой, но девочка совсем не походила на Шубина – она была вылитая Елисавет Петровна, и Кирилл не мог найти в ее пухленьком, оживленном личике ни малейшей черты генерала. Напротив, что-то малороссийское читалось в красиво очерченных бровях Лизаньки и ее сочных, как вишни у Кирилла на родине, губках.
До утра Кирилла мучила бессонница, он проспал до обеда и проснулся только от нетерпеливого стука в дверь. За дверью стояла Лиза.
– Мсье Разумовский, – сказала она церемонно и одернула складки пышного атласного платьица, – батюшка просит вас отобедать. Извольте поторопиться.
– Непременно, мадемуазель, – согласился Кирилл, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Девочка изо всех сил подражала придворным манерам, но это выходило у нее неловко, как у сельской барышни, мечтающей попасть во фрейлины. Впрочем, и государыня Елизавета Петровна была несколько вульгарна. То ли дело Фике! Каждое утро Кирилл вспоминал о великой княгине, как будто не мог начать без этого день, и невольная боль, вызванная именем Екатерины, вызывала к жизни старые раны.
