— Если я встану, чтобы проводить вас в камеру, сами увидите, как я жажду затащить вас к себе! Борис! — крикнул он.
Слуга немедленно вылетел из кухни и ловко поймал кольцо с ключами, брошенное капитаном.
— В последний раз говорю: иди к себе, пока я еще позволяю. Там ты будешь в безопасности, даже от меня.
Она пролетела мимо Бориса, которому пришлось бежать, чтобы догнать ее: слишком хорошо Алана поняла смысл угрозы.
Она мигом домчалась до камеры, но не вошла туда, а сначала проверила, заперта ли дверь в конце коридора. Оказалось, что заперта. Алана вернулась и откинула занавесь, чтобы ступить в камеру. При этом она ни слова не сказала терпеливо ожидавшему Борису. И поежилась, услышав скрип ключа в замке.
Постель была аккуратно застлана, в углу стояла жаровня поменьше, распространяя приятное тепло. Как мило! Уютная тюрьма!
Алана саркастически усмехнулась и устало бросилась на постель, слишком измученная, чтобы думать о будущем. Она не сомневалась, что мгновенно уснет. Несмотря на...
Алана с трудом встала. Пусть капитан не боится за ее жизнь, но страх постоянно с ней. Потому что кто-то много лет назад задумал ее убить и теперь не отступится от своего намерения. А это делало ее уязвимой.
Она оглядела комнату в поисках того, что можно было использовать, как оружие. Может, стул? Но он слишком крепкий. И попытка разбить его, чтобы вооружиться ножкой, может наделать много шума. А вот столик довольно хлипкий.
Она попробовала расшатать ножки, и одна поддалась. Алана пнула ее ногой несколько раз и вырвала из гнезда.
Что же, ножка может послужить дубинкой. Ненадежное оружие, но Алана сунула ее под одеяло.
Только бы не уснуть слишком крепко! Тогда она не услышит приближения убийцы! Оставалось надеяться, что она не совершила глупости, отказавшись от предложения Кристофа провести ночь в его постели.
Но, вспомнив, как наслаждалась его поцелуями, поняла, что и здесь не находится в безопасности от этого человека...
Фредерик опустился на колени между двумя надгробьями: большим серым и маленьким белым камнями. Снег уже не шел, но успел промочить штаны на коленях. Однако Фредерик ничего не замечал: слишком сильна была боль в груди. Обе умерли слишком рано. Мать и ребенок. Жена и дочь. Его жена и дочь.
Эвелине было только двадцать, когда он сделал ее своей королевой. Родила она в двадцать один год. И истекала кровью в тот момент, когда он покинул Лубинию: роды были нелегкими. Доктора обо всем знали. Но она не позволила сказать мужу. Его встреча с австрийцами играла важную роль в будущем страны, потому что требовалось возобновить их альянс. Эвелина думала, что ко времени его возвращения она поправится. Но ко времени его возвращения она была мертва. И в своей скорби по усопшей жене он едва не потерял Алану. А потом действительно потерял, потому что слушался своих советников, а не сердца.
— Я опасалась, что ты придешь именно сюда. У тебя был такой странный вид. Сердце разрывается видеть тебя в такой печали.
Он и не заметил, как подошла Никола. Нагнувшись, она обняла его и прижалась щекой к щеке. Его второй жене было всего шестнадцать, когда она вышла за него, и Фредерик пообещал ее матери, что не овладеет женой, пока той не исполнится восемнадцать. Сдержать слово оказалось трудно. Она была так же красива, как его первая жена, и хотя брак был заключен по политическим соображениям, вскоре между супругами вспыхнула истинная любовь. Но даже нежные прикосновения Николы не могли заглушить боль.
— Я подарю тебе другого ребенка. Клянусь! — серьезно прошептала она.
— Знаю.
Он не сомневался, что так и будет. И подозревал, что она снова беременна, но если это действительно так, не хотел объявлять об этом публично, даже ради того, чтобы положить конец мятежу. Это только еще больше перепугает Николу, хуже того, снова закончится выкидышем. Она хотела, чтобы их держали в секрете, как в случае с Аланой, а он отказывался. В конце концов, вся эта таинственность не помогла Алане.
Угроза, нависшая над их жизнями, стала кошмаром для Николы. Ему много раз говорили, что именно этот страх становился причиной неудачных беременностей. Страх, что и этот ребенок тоже будет убит или украден. Правда, она так хорошо его скрывала. Только иногда плакала в объятиях мужа.
Тот почти решился отослать жену на время беременности: единственное, что может ее успокоить.
— Пойдем, здесь, во дворе, небезопасно, — попросила она. — Сам знаешь, Кристоф не доверяет новым людям, которых пришлось набрать из-за мятежников.
Фредерик встал и, повернувшись, обнял Николу.
— Не нужно волноваться. Помимо новых стражников, есть старые и проверенные.
Никола вздохнула и нерешительно спросила:
— Что так сильно напомнило тебе сегодня о потере?
— Появление очередной самозванки, считающей, что эта могила пуста.
— Ты ее видел?
— Нет. Боюсь, что убью ее собственными руками. За то, что притворяется моей дочерью, когда моя Алана лежит в этой земле.
— Перестань винить себя. Я знаю, ты считаешь, будто они погнались за тобой в надежде увидеть беззащитным...
— О, на это они надеются всегда. И увидели меня с ней! Догадались, кто она такая, и убили, как только я уехал!
— Но ее падение могло быть случайностью. Ты тут ни при чем.
— Не стоило посещать ее так часто.
— Но как ты мог! Ведь она твоя дочь!
— Нужно было привезти ее домой! Там ее сумели бы защитить! А вместо этого я послушался старых советников, опасавшихся, что мой род пресечется! Спрячь ее, сказали они. Пусть никто не знает, где она находится. И пусть враги думают, что восторжествовали. Тогда никто не вздумает отнять у отца дочь!
Но ее все равно нашли. Боже, мне следовало вырезать весь их род, всех Брасланов в Европе!
— Ты это говоришь, только когда скорбь твоя особенно глубока! В этой огромной семье есть немало хороших матерей и отцов, невинных детей и слабых стариков. Да, некоторые из них могут быть достаточно жестоки и бессовестны и желают нам зла. Вполне возможно, что это Карстен, находящийся под влиянием нетерпеливых и злонамеренных молодых людей. Но мы ничего не знаем наверняка, хотя настало время все прояснить. Позволь Кристофу применить более жесткие меры. Пожалуйста, Фредерик, с этим кошмаром надо покончить!
Глава 22
Алана нехотя открыла глаза и тут же зажмурилась, ослепленная ярким, лившимся в камеру светом. Она еще не хочет просыпаться. И откуда, черт возьми, взялось это сияние.
Она открыла глаза пошире, но тут же загородилась ладонью. Это не сон! Свет проникал в камеру из окон в тюремной стене, потому что занавеска над дверью была отодвинута.
— Доброе утро, леди Фармер!
