В одну из таких прогулок с ним произошел любопытный случай. Точнее — интересная встреча.
Батен как обычно прогуливался подальше от обжитых мест. Было у него одно укромное место, уголок, где он мог посидеть спиной к Стене, лицом к Океану, и когда по водам не проплывали корабли, казалось, что ты один, далеко ото всех и от всего. Совсем один.
Но добравшись до места в тот раз, Батен увидел, что оно занято. На его камне точно так же, как сиживал Батен — спиной к Стене и лицом к Океану — сидел странно одетый человек. На нем были просторные штаны, не по-таласарски длинные — до щиколоток, и широкая белая кофта с широкими рукавами по локоть; на большой голове его была надета какая-то округлая шапочка с длинным узким козырьком, а из-под широких штанин выглядывали большие ступни, обутые в … плетеные кожаные сандалии. Сам по себе он был очень громоздок, явно высок, грузен и, наверное, еще силен. Это был старик — огромные узловатые ладони, сцепленные на коленях, седина в выбивающихся из-под шапочки коротких волосах выдавали его возраст; но это был крепкий, мощный старик, а не какая-нибудь развалина.
Странный старик не замечал Батена. Он просто смотрел на Океан, как смотрел бы Батен, и Батен, поначалу раздраженный тем, что его лишили возможности побыть в одиночестве, подумал, что, пожалуй, не стоит мешать человеку отдыхать. Он даже развернулся, чтобы уйти, но— неловко поскользнулся на влажной гальке и чуть не упал. Камешки зашуршали, и старик обернулся.
Нет, не испуганно и даже не особенно спеша — просто посмотрел, что это там сзади зашумело. Взгляд его, когда он встретился глазами с взглядом Батена, был спокоен. Лицо у него было такое же крупное, как фигура, чуть одутловатое, фактурное. Батен сразу подумал, что такое лицо может быть только у мудреца. Или, к примеру, у одного из Богов — он даже, кажется, видел похожее в Пантеоне, но не поручился бы.
Этот старик, мудрец Арканастр, был в Таласе фигурой настолько легендарной, что многие не верили в его существование. Зато другие с пеной у рта доказывали, что Арканастр не просто какой-то там мудрец и даже не маг, предсказатель, волшебник и прочее, а действительно один из древних, ушедших Богов-Учеников, помогавших Творцу, Повелителю Небес, исправлять этот несовершенный мир, но так и не исправивших его и потому разочаровавшихся в нем и давно удалившихся от дел…
Впрочем, всех этих подробностей Батен тогда не знал, и они несколько секунд смотрели друг на друга, пока в спрятанных за толстыми стеклами очков старика не засветилось любопытство. Любопытство это было доброжелательным, а улыбка, чуть раздвинувшая его губы, даже казалась чуть смущенной.
— Я прошу у вас извинения, молодой человек, — первым заговорил мудрец и волшебник, — что занял ваше место. Я, знаете ли, сам люблю здесь посидеть. Тихо, спокойно, приятные воспоминания… Я несколько раз видел вас тут — сидите, смотрите, и не стал вам мешать. Вы, я полагаю, новичок здесь?
Батен кивнул:
— Да, я из Империи.
Мудрец кивнул:
— И как вам здесь по сравнению?
Батен не знал, что ответить, и просто пожал плечами. Наверное, следовало просто извиниться и уйти, но Батену это показалось несколько неудобным, вот так сразу. К тому же старик не прогонял его. Даже наоборот. Увидев, что его собеседник смущен, он предложил Батену присесть и, как он выразился, «побеседовать со стариком». Батен не возражал и скромно присел на камушек.
Оказалось, что старик часто приходит посидеть в одиночестве и ни о чем не думать, устроить себе маленький «пикничок на обочине». Вот как сегодня. И вправду, перед ним прямо на гальке и песочке расположилось нехитрое угощение: несколько кусочков местного хлеба, прикрытого кусочками копченой местной же свининки и пара бутербродов с рыбь… икрой — точно такие же подавали в любой кантине на берегу или в городе. Батен не удивился бы, если бы они и были из ближайшей кантоны. Чего не скажешь о странной прозрачной бутылке, почти доверху наполненной прозрачной же жидкостью — видимо, пикничок мудреца начался совсем недавно. А также это касалось странной посудины, из которой мудрец пил эту самую жидкость, оказавшуюся, когда он предложил Батену угоститься — «извините уж, молодой человек, стакан у меня один, не побрезгуйте» — довольно крепким раствором спирта. Однако самым удивительным было то, как он курит. Батен видел, как курил трубку Волантис, как курят ее здесь некоторые. Но колдун и курил по-особенному. Когда он впервые достал из твердой цветастой коробочки белую бумажную трубочку и провел ею под усами, Батен подумал было, что это какая-нибудь ароматическая палочка для магического обряда. И действительно, Арканастр поджег ее с одного конца непривычно маленькой зажигалкой, но вместо того, чтобы поставить и вдыхать аромат, он взял ее губами и стал каждые несколько секунд втягивать в себя дым, который Батен, честно признаться, не счел приятным или ароматным. Колдун, однако, с видимым удовольствием втягивал его и выпускал толстыми струями из носа, отчего становился чем-то похож на добродушного дракона.
Возможно, из-за опьянения, которое Батен испытал после выпитого раствора, но вскоре ему стало казаться, что его собеседник действительно похож на дракона из древних легенд — не того злобного, который похищает принцесс и пачками переводит благородных рыцарей, а того, какие бывают в чифандских легендах — доброго и мудрого.
То, что мудрец назвал «побеседовать со стариком», оказалось, по сути, просто односторонним монологом задумчивого мудреца, которому, возможно, и не нужен был слушатель; мудрец лишь изредка обращался к Батену с вопросами, да и те были по большей части риторическими и ответа не требовали — разве кивка. Но у него возникало ощущение приобщения к чему-то большому.
…О чем он говорил? Батен не всегда понимал, настолько, видимо, глубоки были высказываемые мысли, а переспрашивать не решался. Но все равно ему было интересно; так, наверное, говорили древние философы: много и непонятно, но о чем-то значительном…
Время от времени мудрец еще раз выпивал своего раствора и предлагал Батену. Но у того и так кружилось и путалось в голове — не поймешь, от услышанного ли или от выпитого. Батен не понимал ничего: кто же или что такое этот старик? Мудрец? Творец? Или просто философ? Странно он говорил. И странное. В его словах порой сквозила злая насмешка над всем, над всем этим — и тут Батен был согласен с ним — нелепым миром. Но под ней — и Бате-н это тоже чувствовал — скрывалась и боль и жалость к тому же миру. И от того после его слов тоже хотелось странного…
А мудрец задумчиво продолжал все говорить, говорить, говорить…
Он говорил об одиночестве — и Батен понимал, что одиночество мудреца бесконечно, вселенски бесконечно, одиночество — нет, не бога, но и не просто человека тоже. Это одиночество той собаки, которая все понимает, а сказать не умеет. Только наоборот. Ну как, простите, объяснить что-то людям, которые даже слов еще для этих понятий не придумали? Все равно что пробовать втолковать, что такое синхрофазотрон («Вот вы, молодой человек, знаете, что это такое — синхрофазотрон?» Батен не знал. «Впрочем, я тоже толком не знаю», — признался мудрец), какому-нибудь мумбо-юмбо: только руками разводишь и чертыхаешься от бессилия. А они еще при этом думают, что ты что-то такое, волшебное, производишь… А и впрямь ведь производишь! Да и как тут не произвести, когда в этом проклятом мире черт знает почему определенный набор слов и жестов действительно может привести к какому-нибудь акту творения. Любая из здешних летающих обезьян — обладай они чуть более развитым речевым аппаратом — могла бы творить чудеса пачками. Просто по закону больших чисел. И не спрашивайте его, отчего так!
