«Значит, сначала я еду…»
Ничего она не успела додумать, потому что телефон зазвонил снова.
Этот звонок оказался куда более неожиданным, чем звонок Марины.
Слышно было плохо, и Лидочка не сразу узнала Ольгу, соседку Сергея по даче.
— Лидия Кирилловна, мне с вами поговорить нужно, — сказала Ольга. — У меня есть новости. А Толик сегодня не работает и уехал к брату в Серпухов крышу класть.
— Куда?
— Крышу, говорю, стелить, в Серпухов. А мне надо кое-что сказать!
— А разве нет других следователей?
— Другие люди в милиции есть, но они не поймут. Такое дело, что не поймут. А я вас знаю. И Валентин Дмитриевич уехал на встречу в детский дом.
— Я сейчас очень занята, Оля. Может быть, я приеду на той неделе?
— На той неделе поздно будет. А это очень важно!
— Но ведь сегодня суббота!
— Вот и отдохнете на свежем воздухе. Вы же, наверное, весь день на жаре, даже вредно для организма. — Обычно спокойная, Ольга задыхалась от волнения.
— Ольга, у меня дел по горло!
— Лидия Кирилловна, разве бы я стала вас беспокоить, если бы не особые обстоятельства? Вы даже не представляете.
В конце концов Лидочка капитулировала и снова, как на пытку, как будто в повторяющемся кошмаре, залезла в электричку, на этот раз набитую субботним народом.
Она взяла с собой недочитанный детектив, но почитать в вагоне не удалось, так было тесно и жарко. Хорошо еще, что ехать до Челушинского всего полчаса.
Пока Лидочка добралась до Школьной улицы, уже наступил полдень. Лидочка проклинала себя за то, что не может отказать чужим требованиям. Ну почему она сюда потащилась! Потому что в голосе Ольги звучала тревога? А что она знает об этой Ольге? Может, у нее всегда звучит в голосе тревога? И при чем тут поэт Вересков, уехавший в детский дом?
Ольга стояла у забора и глядела на улицу. Русые волосы были растрепаны, лицо бледное от влажной жары. При виде Лидочки она широко и облегченно улыбнулась.
— Я по расписанию смотрела, — призналась она. — Через десять минут после каждого поезда выхожу глядеть.
— Жарко, дайте чего-нибудь напиться.
— Заходите, — сказала Ольга. — Я чай вскипятила. Еще не остыл.
— Мне бы чего-нибудь ледяного.
— Специально, чтобы потом ангиной заболеть? Ангина в жару — самое гадкое заболевание, Лидия Кирилловна. Давайте я вам сначала полью, умойтесь с дороги. А потом мы с вами чайку на верандочке попьем.
Ольга поплыла к дому.
— А где же наш детский поэт? — спросила ей вслед Лидочка.
— Валентина Дмитриевича на встречу с детдомовцами в Калугу увезли. Утром на черной «Волге» за ним приехали. Честно говоря, это, может, и к лучшему. Потому что вы всех этих людей знаете и можете разобраться, а я не понимаю.
Больше Ольга ничего не сказала. Лидочка умылась. Овчарка ходила за ней из комнаты в комнату и следила, чтобы она не взяла чего хозяйского.
Чай был с вареньем, только что сваренным, клубничные ягоды несказанно благоухали.
— Ольга, — взмолилась Лидочка. — Откройте же мне вашу тайну. Ведь мне было совсем нелегко сюда выбраться…
— Сейчас покажу, — сказала Ольга.
Она ушла с веранды. Стало очень тихо, слышно было, как жужжат осы. Лидочке стало уютно и потянуло в сон.
Вернулась Ольга. Она несла сверток.
В мокрых газетах, намотанных в несколько слоев, лежало нечто, покрытое подсохшей желтой грязью.
— Узнаете? — спросила Ольга.
— Нет.
Ольга колупнула грязь ногтем, и под ней обнаружилась черная блестящая поверхность и краешек стеклянной вставки. Ольга повозила пальцем вокруг, и тут Лидочка сообразила, что видит покрытый грязью портативный транзистор.
— Ничего не понимаю, — сказала Лидочка.
— А я думала, вы сразу сообразите. Я этот приемник на столике у кровати Сергея Романовича видела, — сказала Ольга.
— А почему он такой грязный?
— Не только приемник, — сказала Ольга. — Поглядите.
Из той же кучи грязных газет она вытащила складной будильник — квадратный черный экран, на нем зеленые светящиеся цифры. Было странно видеть, что будильник показывает правильное время, а цифры секунд равномерно меняются.
— Что ему сделается, — сказала Ольга. — Там же электроника.
— Это вы нашли на даче? — домогалась Лидочка.
— Не, не на даче.
— А почему это… здесь?
— Потому я вас и попросила приехать, — сказала Ольга. — Из-за Виктора. Если бы Толик не уехал, я бы ему объяснила, а как этому мордовороту объяснишь?
Для Лидочки этот монолог был загадкой.
И тогда Ольга, вспомнив, что Лидочка не знакома с родственными и соседскими отношениями в поселке, рассказала ей подробнее о появлении в ее доме вещей, принадлежавших Сергею.
Неподалеку жил некий Виктор, трудный подросток. Ольга так и назвала его «трудный подросток» — словно это было его врожденное свойство, он как бы родился трудным подростком.
Виктор был близким знакомым Кати — единственной дочери Ольги. Виктор попался на хулиганских действиях в прошлом году, но так как ему надо было идти осенью в армию, его не стали сажать, как других хулиганов. Впрочем, это было не хулиганство, а всего-навсего взлом коммерческой палатки, после чего взломщики благополучно распили добычу и побили не вовремя вернувшихся владельцев торговой точки. Виктор получил условный срок и потому должен был вести себя образцово, что ему давалось с трудом. Все, кроме Кати, которая питала к нему нежные чувства, не могли дождаться, когда он уйдет в армию и там наберется ума-разума. Вчера вечером этот самый Виктор, возвращаясь домой после кино в санатории, перебирался через глубокую, залитую водой траншею — там укладывали какие-то трубы, в траншее он заметил край пестрой тряпки. Это заинтересовало подростка, который никуда не спешил, а потому не поленился вернуться в лес за суком и подцепил тряпку. Тряпка оказалась пледом или небольшим одеялом. Когда он вытащил ее на сухое место, то обнаружил, что плед первоначально был завязан в узел, но развязался и часть содержимого, видно, утонула в грязи. Однако остались две вещи — приемник и будильник. Виктор сначала хотел их продать, но потом вспомнил, что Анатолий Васильевич вызывал его по поводу смерти мужика из пятого дома по Школьной и допытывался, не слышал ли он что-нибудь о краже или убийстве. Виктор даже не обиделся, потому что уже привык — как в поселке что случается, вызывают первым делом его.
В общем, он вещи в милицию не понес и не стал их продавать, а отдал Катьке: домой нельзя, мать помрет со страха, что он снова ворует. А пойдешь в милицию — как потом докажешь, что это не твоих рук дело.
