К милиции они опоздали минут на десять.
У входа в прогретой тени маялась Марина Котова. Она издали увидела их и побежала навстречу, причем тут же выяснилось, что обижена она на Лидочку.
— Ну сколько можно! — сказала она. — Я уже полчаса жду. Здесь страшные собаки!
— Собаки? — удивился Толик.
Все обернулись к помойке. Собаки безмятежно спали возле баков.
— Извините, Марина Олеговна, — сказал Толик. — Мы за вещдоками ходили, задержались, пока оформляли. Я вас долго не задержу.
— Вот уж надеюсь, — согласилась Марина, продолжая обижаться. — Вы меня оторвали от дел.
— Я знаю, Лидия Кирилловна говорила, — согласился Толик, — что вы редактируете роман Сергея Романовича. Мне это очень интересно.
— Что вам интересно? — не поняла Марина.
Ее тонкие брови поднялись домиками, на щеках вспыхнули красные пятна. Зря она надела костюм — это солидно, но не по погоде.
— Мне интересно все, что касается художественной литературы, — с ходу рубанул Толик.
Марина еще не знала его и потому заподозрила иезуитскую хитрость. На самом же деле Толик был искренен, как никогда.
— Пошли, — сказал он, пропуская Марину вперед, но совершенно забыв о Лидочке, которая вошла в милицию последней. Может быть, это была месть за то, что Лидочка совсем не интересуется романом Сергея Романовича. Потому что на самом-то деле Толик о Лидочке не забыл.
Когда они оказались в душном коридоре, он сказал:
— Лидия Кирилловна, вы подождите, пока я Марину Олеговну устрою. Вы сюда заходите, здесь пусто. Подробно напишите о всех субботних обстоятельствах. Подробно!
Голос Толика был строг. Наверное, строгость эта объяснялась не только его разочарованием в Лидочке, но и присутствием чужого человека, Марины.
Толик указал Лидочке пустую комнату, где ей надлежало описать вчерашние подвиги. А сам уединился в другой вместе с Мариной.
Лидочка начала описывать подвиги и вскоре обнаружила, что пишет особым казенным языком, к которому никогда прежде не прибегала.
Творчество заняло у нее, наверное, около получаса. Никто ее не беспокоил. Забранное решетками окно было открыто. Скучно жужжали мухи. За окном в песочнице возились малыши. Низко пролетел самолет, жужжа, как муха.
Через полчаса в комнату заглянули Толик и Марина.
Марина оказалась всклокоченной и замученной, хотя прическа и косметика были в порядке: видно, ее состояние выражалось в движении глаз и рук. Ей было так жарко в выходном костюме, что лицо побледнело до мучного цвета.
— Вы закончили, Лидия Кирилловна? — спросил Толик.
— Да.
— Сейчас я почитаю.
— Я свободна?
Лидочке, с одной стороны, было любопытно узнать, о чем говорил с Мариной капитан, с другой — не настолько любопытно, чтобы возвращаться с ней вместе по жаре и вести разговор, когда даже язык размяк и с трудом слушается. Эту проблему за Лидочку решил Толик.
— Марина Олеговна пусть едет, а вам, Лидия Кирилловна, придется задержаться. У нас разговор еще не кончен.
— Жаль, — произнесла Лидочка.
Марина из-за спины Толика пожала плечами и развела руками, показывая, что характер Толика оставляет желать лучшего.
Толик сделал вид, что ничего не происходит. Хотя Лидочка знала, что у него глаза на затылке.
— Спасибо, Мариночка!
Толик будто с трудом дождался ухода Марины, сразу шагнул к Лидочке, как Отелло к Дездемоне, и хрипло спросил:
— Значит, вам неизвестно, кому принадлежит портсигар?
— Вы меня не спрашивали.
— Еще как спрашивал. И Глущенко спрашивал!
Если он и не спрашивал, то теперь был убежден, что Глущенко и Лидочка скрывают от него важную для следствия информацию.
— Почему вы скрыли от меня, что портсигар принадлежит Нине Абрамовне Спольниковой? Почему? Кому это нужно?
— Я не скрывала…
— А я скажу почему! — рявкнул Толик. — Потому что вы как будто из одной компании. Даже если и не знакомы. А я из другой компании, и Василий Верчихин из другой, и Ольга из другой. Ваши знакомые преступлений не совершают, ваши знакомые занимаются науками и искусством. Ваших надо покрывать.
— Толик!
— Не Толик, а Анатолий Васильевич. А сейчас вы, Лидия Кирилловна, возьмете чистый лист бумаги и дадите мне показания, где и при каких обстоятельствах видели этот портсигар.
— Анатолий Васильевич, — возразила Лидочка, стараясь держать себя в руках. — Я не видела раньше этого портсигара. Я не знаю, какой портсигар я видела. Таких портсигаров, может быть, тысячи. Как я могу оклеветать человека.
— Хорошо, тогда напишите мне, где и когда вы видели подобный портсигар. Мне этого достаточно.
— Похожий портсигар?
— Ну чего словами играть? Подобный, похожий, да что вы не говорите, наверное, он один на свете остался. Я же пробу смотрел. Серебро высшей пробы, дореволюционная работа. А вы — тысячи…
— И что же вам сказала Марина Олеговна?
— Ваша Марина Олеговна запищала: «Ой!» Это вам о чем-то говорит?
— Нет.
— А мне говорит. Я перед ней разложил предметы. На пистолет она смотрела, как на пустое место, видео ее не заинтересовало, будильник и приемник — никакого эффекта! Я уж думал — пустой номер. Вдруг при виде портсигара она подскакивает и кричит: «Ой!» Что это значит?
— Ничего не значит.
— Замечательно. Так и запишем. При вопросе о принадлежности найденного в траншее портсигара гражданка Берестова проявила полное равнодушие и отговорилась незнанием.
— Можете так и записать.
— А вот Марина Олеговна под моим легким напором призналась, что ойкнула потому, что видела этот портсигар у первой жены убитого. У Нины Абрамовны Спольниковой. В вечер перед убийством. В том числе и в электричке, когда они ехали в Москву. И я, Лидия Кирилловна, уверен, что и вы об этом знали, но молчали. И если бы не случайное совпадение, я бы тоже остался в дураках. Как вам это нравится?
В гневе Толик был склонен к риторическим вопросам.
— Я не раскаиваюсь, — сказала Лидочка.
— Нет, — возразил Толик, — вы у меня еще раскаетесь!
Дружба закончилась, так и не созрев.
Когда Толик немного остыл, он попросил у Лидочки телефон Нины, а Лидочка заметила вслух, что находка портсигара снимает подозрение с Руслана. Он же не мог догнать поезд и отнять портсигар у Нины.
— Может, и догнал, — возразил Толик. Но неуверенно. Потому спросил: — А что Спольников с первой женой не поделил?
— Вроде бы все поделил, — ответила Лидочка.
